Дипломаты Сталина в Каракасе
Страница 1 из 2Март 2005
Посольство России в Каракасе, куда я обратился, чтобы получить какие-либо сведения о первых наших дипломатах в Венесуэле, таковыми не располагало. Правда, в лапидарной справке, которую мне вручили, было указано, что Советский Союз установил дипломатические отношения с этой страной 14 марта 1945 г.
Итак, посол Фома Требин вручил верительные грамоты президенту Ромуло Бетанкуру 21 февраля 1946 г. В его "команду" входили пять сотрудников: первые секретари Геннадий Фомин и Леонид Лятко, второй секретарь Евгений Федин, атташе Лев Крылов и Борис Макашев. Сообщался и адрес посольства: авенида Лос-Пинос, кинта "Элиса".
Не теряя времени, я поехал в район Ла-Флорида на поиски здания, в котором в 1946-1952 гг. располагалась наша миссия. По дороге я не переставал удивляться тому, что для размещения посольства выбрали именно этот район, расположенный у подножья горы Авила. Ла-Флорида в 40-е годы была окраиной столицы, которую венесуэльская элита только начинала осваивать. Впрочем, в этой зоне находились конечные остановки трамвайного и автобусных маршрутов. Может быть, это и определило выбор "места дислокации" посольства?
И вот я на улице Лос-Пинос. Сколь же велико было мое разочарование, когда после долгих хождений по крутой, утопающей в тени манговых деревьев улице и расспросов старожилов я узнал, что "Элису" лет десять назад снесли, а на ее месте возвели многоквартирный жилой дом. Я спрятал фотоаппарат в чехол и не без грусти постоял у высокой металлической ог рады. Вот она, безжалостная поступь времени. Никаких признаков прошлого, даже нумерация домов изменилась. И все же я решил продолжить поиски "советского следа". 50 лет назад где-то здесь жили и работали соотечественники, приехавшие "на дипслужбу" в далекую карибскую страну. В сложных условиях послевоенного мира, несмотря на все трудности и лишения, они сумели, говоря высоким стилем, "уложить первые кирпичики в фундамент российско-венесуэльских отношений"…
Президент Медина и обмен посольствами
Тема советского посольства в переписке МИД Венесуэлы впервые была затронута в январе 1943 г. Отвечая на уведомление правительства Колумбии о принятом решении направить в Москву посла, министр иностранных дел Караксиоло Парра Перес отметил, что Венесуэла "до последнего времени не рассматривала вопрос об изменении своей позиции в отношении Советского Союза". А позиция была предельно простой: весомых резонов для установления дипломатических связей с Москвой у Венесуэлы не было.
С наступлением коренного перелома во Второй мировой войне и в связи с неминуемым поражением нацистской Германии "влияние советского фактора" в международных делах заметно возросло. Это не могло не сказаться на позиции президента Исаиаса Медины Ангариты. И вот результат: 10 марта 1945 г. в посольстве Венесуэлы в Вашингтоне состоялось предварительное обсуждение текстов документов об установлении дипломатических отношений1. Главными действующими лицами этого знаменательного события были посол СССР в США Андрей Громыко и посол Венесуэлы в США Диохенес Эскаланте. Они договорились о том, что ноты будут официально подписаны ими 14 марта.
Левая пресса Каракаса откликнулась на это событие с энтузиазмом, правая - с еле скрываемым раздражением. Консервативная газета "Эсфера" крайне недоброжелательно "отслеживала" события в Вашингтоне и уже 16 марта разразилась таким опусом:
"Чем в Каракасе будет заниматься советское посольство? Да тем же, чем в Мехико и Боготе: распространять свои кровожадные доктрины, обучать своих местных сторонников, передавать им приказы из Москвы, повышать квалификацию "камарадас" в отработке тактики борьбы и подрывной деятельности против национальных институтов, религии, семьи, общества, частной собственности и капитала".
Не обошлось и без саркастического прогноза:
"С появлением русских в Каракасе войдут в моду московские словечки и советские обычаи. Водка заменит виски, чай - употребление кофе. Туземные ловкачи будут набивать желудки икрой на приемах в посольстве, а пребывание светловолосых северян отразится на характере рождаемости, чего нам так не хватает для улучшения породы. И это будет единственно полезным результатом. Правда, будет и другое. Из-за войны у "совьетикос" развилась привычка к высоким наградам. Поэтому можно ожидать, что и посол с первых же шагов щедрой рукой начнет распределять ордена Красной Звезды, которые будут ярко сверкать на лацканах наших государственных мужей".
Газета предупреждала "коммунистов домашней закваски": "Если вы думаете, что советское посольство превратится в марксистскую штаб-квартиру, то не очень-то радуйтесь: долго эта дружба не продлится. Присутствие Советов в Венесуэле - временный фактор, вызванный всем хорошо известными международными причинами".
"Эсфера" также задавалась вопросом: кто из венесуэльцев будет направлен в составе дипломатической миссии в СССР? По мнению газеты, наиболее вероятными кандидатами могли быть адвокат Хосе Антонио Мартурет, прогрессивный политик Ховито Вильяльба, писатель Услар Пьетри, известный врач Рафаэль Эрнесто Лопес и видный предприниматель Джон Бультон. Но, предупреждала газета, будущего венесуэльского посла в Москве не ожидает ничего хорошего: "Как все дипломатические представители… он не сможет покидать пределы своего коридора в отеле и тем более - пределы столицы. Он не сможет завязать беседу с советским гражданином без надоедливого присутствия весьма неудобного свидетеля -- полицейского агента. Вполне вероятно, что наш посол узнает об этой стране даже меньше, чем мы, имеющие возможность смотреть в кинотеатрах Каракаса документальные фильмы, которые охотно пропагандируют советскую жизнь".
Дружественные газеты "Насьональ" и "Ультимас нотисиас" опубликовали списки кандидатур возможных "назначенцев": Карлос Эдуардо Фриас (писатель), Мариано Пикон-Салас (дипломат и историк), Мануэль Перес Герреро и Роберто Габальдон Маркес (дипломаты).
Из советского посольства в Колумбии в срочном порядке были направлены в наркомат иностранных дел (НКИД) характеристики на венесуэльских дипломатов, которые, судя по всему, предоставил один из руководителей КПВ Густаво Мачадо. В течение нескольких лет он жил в Боготе, но не терял связей с родиной и был в курсе происходивших там событий. Мачадо хорошо знал людей, которые ехали в Москву:
"Покатерра при диктаторе Гомесе несколько лет находился в тюрьме, после чего долгое время жил в изгнании, главным образом в Канаде. Написал ряд книг, в частности "Ла Ротунда" - об ужасах пыток в застенках диктатора Гомеса. Был министром общественных работ, губернатором штата Карабобо. До получения назначения в СССР был послом в Лондоне (с 1944 г). Активно выступал против фашизма. Настроен либерально. Близок к Демократической партии Венесуэлы, которая является главной политической опорой президента Медины. Сторонник союзников, прежде всего англичан. Связей с антисоветскими кругами не имел. Личным состоянием не обладает.
Мартурет придерживается левых взглядов. Имеет крупное состояние. Его жена, Мариса Герреро, дочь крупного финансиста и землевладельца. Он много путешествовал, жил во Франции в годы Народного фронта. Мартурета считают искренним другом Советского Союза. С 1941 г. он настойчиво выступал в парламенте и в печати за объявление войны странам "оси". Знаком с марксистской литературой. Честные элементы в КПВ считают это назначение удачным.
Габальдон воспитывался в атмосфере борьбы с Гомесом. Его отец - генерал - был одним из ведущих противников диктатора и за это поплатился годами тюремного заключения. Габальдон-младший являлся членом КПВ, когда она находилась на нелегальном положении. Из ее рядов вышел, не желая подчиняться партийной дисциплине. Друг СССР. Политически более зрелый, чем Мартурет. Холост"3.
Мартурет придерживается левых взглядов. Имеет крупное состояние. Его жена, Мариса Герреро, дочь крупного финансиста и землевладельца. Он много путешествовал, жил во Франции в годы Народного фронта. Мартурета считают искренним другом Советского Союза. С 1941 г. он настойчиво выступал в парламенте и в печати за объявление войны странам "оси". Знаком с марксистской литературой. Честные элементы в КПВ считают это назначение удачным.
Габальдон воспитывался в атмосфере борьбы с Гомесом. Его отец - генерал - был одним из ведущих противников диктатора и за это поплатился годами тюремного заключения. Габальдон-младший являлся членом КПВ, когда она находилась на нелегальном положении. Из ее рядов вышел, не желая подчиняться партийной дисциплине. Друг СССР. Политически более зрелый, чем Мартурет. Холост"3.
40 лет спустя Габальдон вспоминал о своих первых московских впечатлениях:
"В советскую столицу мы прибыли, когда там уже наступили сумерки (28 июля 1945 г.), но естественное освещение еще позволяло разглядеть город... По улице Горького мы доехали до отеля "Националь", выходящего окнами на Кремль и на Красную площадь - самое сердце города. Через несколько дней, помимо установления сугубо протокольных контактов мы приступили к непосредственному знакомству со страной, которая совсем недавно пережила самую жестокую войну в истории. В Москве разрушенных зданий не было видно, так как их уже разобрали. На их месте зияли большие пустыри. Не было и новых построек: война закончилась всего лишь два месяца назад"4.
Дипломатическая рутина компенсировалась тем, что венесуэльцы едва ли не ежедневно посещали театры и концертные залы. Вскоре, в октябре 1945 г., в результате военного переворота в Каракасе было свергнуто правительство Медины. Покатерра и Мартурет были отозваны, а Габальдон оставался в Москве до середины 1946 г. в качестве временного поверенного. Уезжал он из Советского Союза не один:
"В Москве произошла самая удивительная и важная встреча в моей жизни. Мой жизненный путь пересекся с судьбой советской студентки. Мы познакомились 15 августа и поженились 1 сентября в скромном здании учреждения, где регистрируются брачные отношения. Софья не только сделала мою жизнь счастливой, но помогла мне лучше понять советских людей".
Посольство без посла
НКИД СССР был перегружен работой, и потому бесконечные проблемы с открытием посольства в Венесуэле решались с трудом. Многочисленные "согласования в инстанциях" тормозили отправку персонала. Наконец, 11 сентября 1945 г. "венесуэльцы" (как их "окрестили" в наркомате) отбыли через Нью-Йорк к новому месту службы.
Тем временем в начале сентября 1945 г. из Боготы в Каракас был командирован 2-й секретарь советского представительства в Колумбии Алексей Антипов. Ему было поручено присмотреть подходящее здание для посольства и встретить соотечественников. Однако из-за очередных проволочек приезд дипломатов задерживался, и Антипов вернулся в Боготу. 17 октября он снова прилетел в Венесуэлу и в аэропорту Майкетия встретил основную группу сотрудников посольства (Ф.Требина среди них не было) и привез их в отель "Мажестик", находившийся в центре Каракаса.
Худшее время для приезда дипломатов трудно было вообразить. Утром 18 октября в венесуэльской столице начались вооруженные столкновения между сторонниками генерала Медины и заговорщиками. В число последних входили офицеры, увлеченные националистическими идеями аргентинской Группы объединенных офицеров (GOU), и члены партии Демократическое действие (AD), которую возглавлял Ромуло Бетанкур. Перестрелки, противоречивые слухи, погромы в различных частях города - сводки новостей по радио не давали ясной картины происходящего в столице. Антипов и его подопечные находились в эпицентре событий: от отеля до президентского дворца Мирафлорес было не более 500 метров.
Утром следующего дня к Антипову явился венесуэльский лейтенант и потребовал сдать ему все оружие (!), имевшееся в распоряжении сотрудников посольства. Антипов заявил, что пишущие машинки с русским алфавитом - единственное оружие, которым они располагают, и попросил о встрече с кем-либо из ответственных членов Революционной хунты для выяснения ситуации и планов новой власти по установлению дипломатических отношений с Советским Союзом, чтобы "незамедлительно проинформировать об этом товарища Сталина". Лейтенант не захотел брать на себя никакой ответственности, заметив, что "хунта еще не определилась с конкретным лидерством". Настаивать на до-смотре багажа он не стал и исчез за дверью, предупредив, что "разговор не окончен". Визит этот обеспокоил Антипова, и он, получив у администрации отеля номер телефона посольства США, позвонил туда и поинтересовался, можно ли использовать их каналы связи для информирования советского посольства в Вашингтоне о проблемах, возникших в Каракасе. Также он обратился к американцам с просьбой о предоставлении убежища женщинам и детям на территории посольства США, если ситуация еще больше обострится.
Впрочем, уже 20 октября обстановка в столице нормализовалась. Президент Медина капитулировал, передав всю полноту власти заговорщикам. В Москве, в наркомате иностранных дел, "революция" в Венесуэле особого удивления не вызвала: Латинская Америка традиционно славилась подобными событиями. С самого начала "дипломатического открытия" континента иллюзий на счет стабильности местных режимов не возникало. Как бы то ни было, из Венесуэлы поступали противоречивые сообщения. Чтобы разобраться в них, требовалось время, в том числе и для "переадресовки" верительных грамот Требина на имя нового венесуэльского лидера - Ромуло Бетанкура.
В последних числах октября нарком иностранных дел А.Вышинский направил наркому госбезопасности В.Меркулову, в чьем ведении находилась тогда советская внешняя разведка, письмо следующего содержания:
"В связи с переворотом и формированием нового правительства в Венесуэле прошу срочно сообщить, что Вам известно о партии "Демократическое действие" и ее руководителе Ромуло Бетанкуре. По нашим данным, он - ренегат рабочего движения, был связан с троцкистами и еще в прошлом замышлял захват власти. Кроме того, прошу сообщить имеющиеся у Вас сведения о членах нового венесуэльского правительства".
Ответ поступил через две недели. Формулировки его сейчас кажутся слишком жесткими и категоричными, но такое было время:
"Основную роль в подготовке переворота сыграли партия "Демократическое действие" и ее генеральный секретарь Бетанкур. Он в течение продолжительного времени находился в Мексике, откуда руководил подготовкой восстания. Незадолго до переворота Бетанкур выезжал в США, где был принят официальными лицами и договорился о поставке американского оружия для заговорщиков. Партия "ДД" была создана в 1940 г. небольшой группой троцкистов, которые до 1936 г. принадлежали к венесуэльской КП. Под прикрытием революционной демагогии и авторитета известных венесуэльских писателей Ромуло Гальегоса и Андреса Элоя Бланко им удалось приобрести значительное влияние, особенно среди мелкой буржуазии. По количеству членов "ДД" занимает сейчас третье место среди политпартий страны.
Руководство "ДД" вело борьбу против правительства Медины, обвиняя его в реакционности. Для непосредственного совершения переворота был использован "Патриотический союз военных", организация молодых офицеров, объединявшая наряду с демократически настроенным офицерством милитаристские и профашистские элементы. Молодые офицеры постоянно выражали недовольство своим материальным положением и трудностями с продвижением по службе".
Руководство "ДД" вело борьбу против правительства Медины, обвиняя его в реакционности. Для непосредственного совершения переворота был использован "Патриотический союз военных", организация молодых офицеров, объединявшая наряду с демократически настроенным офицерством милитаристские и профашистские элементы. Молодые офицеры постоянно выражали недовольство своим материальным положением и трудностями с продвижением по службе".
Негативную информацию о Бетанкуре наркомат госбезопасности подтверждал: "Он находился во многих странах Латинской Америки, где вся его деятельность была направлена на борьбу с коммунистическими партиями. Имеет "славу" ярого врага Советского Союза".
Антисоветизм Бетанкура не мог не настораживать Москву: стоит ли торопиться с открытием посольства? В конце ноября - начале декабре 1945 г. в НКИД даже рассматривали вопрос о временном переводе части посольского персонала из Каракаса в Боготу. Но вскоре Сталин все-таки принял решение о признании хунты.
В ожидании приезда посла - Требин все еще находился в США, куда ему должны были прислать "откорректированные" верительные грамоты, - советские дипломаты понемногу налаживали "неофициальные контакты" с МИД Венесуэлы, проникаясь спецификой "тропических условий жизни". Они воздерживались от каких-либо заявлений, ограничиваясь небольшими "комплиментарными высказываниями" по поводу венесуэльской природы. Газеты охотно их цитировали. Самым многословным был второй секретарь Федин:
"Каракас показался мне очень симпатичным. Какая свежая и приятная зелень! Дорога от Ла-Гуайры до Каракаса мне напомнила Кавказ и Крым. Я сейчас усиленно занимаюсь испанским языком, как и моя жена, которой Венесуэла тоже весьма понравилась".5
В Венесуэлу щедро поступали нефтяные деньги, и от этого потока перепадало многим. Вместе с американскими нефтяниками в страну проникал "american way of life": она заметно перегоняла своих соседей на континенте по количеству автомашин на душу населения и по использованию новинок бытовой техники. Страна превращалась в "витрину Южной Америки", и эксперты-латиноамериканисты из США уже не причисляли ее к "banana republic". В моду вошло употребление виски, а традиционный ром в основном сохранил свою популярность "на народном уровне". Чтобы попасть в дорогие рестораны "Эль Кальварио", "Ла Урбина", "Ла Кастельяна", "Комодоро", приходилось стоять в очереди.
Каракас беззаботно наслаждался жизнью, и дипломатам из России даже местные коммунисты казались людьми "легковесными": где это видано проводить партийные собрания в ресторанах! Революционная хунта предоставила полную свободу политическим объединениям и органам СМИ, и в левых кругах были уверены: демократия завоевана раз и навсегда. Президентские выборы планировались на 1947 г., и многие венесуэльцы не сомневались в том, что президентом станет наиболее авторитетный в стране человек - писатель Ромуло Гальегос. В олигархических офицерских кругах "разгул демократии" воспринимали с беспокойством. "Красные" все активнее вели пропаганду, успешно рекрутировали в свои ряды рабочих, особенно в нефтяных районах. Тем не менее, военные на обострение не шли, "подчиняясь" решениям хунты. Время для самостоятельных действий армии еще не наступило.
В стране все чаще появлялись люди, которые в глазах консерваторов ассоциировались с "красной угрозой". В январе 1946 г. Венесуэлу посетил кубинец Николас Гильен, и его выступления оказались в центре внимания прогрессивной прессы и его друзей-литераторов - Мигеля Отеро Сильвы, Андреса Элоя Бланко и Висенте Эрбаси. Для местной олигархии Гильен был, прежде всего, "коммунистическим агитатором". Не меньше подозрений вызвал приезд испанского поэта Хосе Бергамина, который в своих публичных выступлениях разоблачал кровавые преступления диктатуры Франко. Недоброжелатели распускали слухи, будто Бергамин - тайный "сталинист" и в годы гражданской войны в Испании "своим пером помогал НКВД".
По утрам в советское посольство доставляли толстую пачку местных газет, и дипломаты по очереди проводили "политинформации" для сотрудников и членов их семей. Много печаталось материалов о Нюрнбергском процессе и о том, что Мартин Борман, вероятно, скрывается где-то в Латинской Америке; о том, что арестованы очередные шпионы доминиканского диктатора Трухильо: ему не нравился режим "коммуниста" Бетанкура, и потому вокруг венесуэльского президента постоянно плелись заговоры. Позитивные эмоции вызвало в посольстве сообщение о том, что советские ученые создали "свою" атомную бомбу. Теперь сторонники мира могли с оптимизмом смотреть в будущее: Советский Союз никому не позволит развязать новую войну.
Советские люди, приехавшие из страны, только что пережившей тяжелую разрушительную войну, с трудом привыкали к Венесуэле: она казалась им слишком праздничной и беспечной. Единодушно жаловались на высокие цены. Боливар в то время был единственной в мире валютой, которая по покупательной способности соперничала с американским долларом. Товары, производимые в Венесуэле, продавались по ценам, сопоставимым с теми, что существовали в Соединенных Штатах. Импортные товары поступали на венесуэльский рынок, "отягощенные" такими таможенными и прочими наценками, что приобретение их было серьезным испытанием для семей со средним достатком.
Не будет преувеличением сказать, что советские дипломаты (и тем более технический персонал) жили в Каракасе в условиях "благородной бедности". В те годы официальный прожиточный минимум взрослого человека в Венесуэле составлял 1365 боливаров. Однако 2-й секретарь посольства, имевший жену и ребенка, получал 2000 боливаров. Стоявшие ниже его в иерархической "табели о рангах" сотрудники, имевшие семью из четырех человек, получали по 1500 боливаров, из двух человек - по 900 боливаров! Но и из этих скудных заработков приходилось выделять "средний процент" на приобретение облигаций государственного займа СССР "в помощь развитию народного хозяйства". Приходится только догадываться, как эти люди ухитрялись сводить концы с концами.