75 лет назад, в январе 1937 года, появилась «Касыда о танцовщице» аргентинского поэта Риккардо Молинари памяти Федерико Гарсии Лорки.

Риккардо Эуфемио Молинари родился в Буэнос-Айресе 23 марта 1898 года, умер 31 июля 1996-го. В пятилетнем возрасте остался без родителей. Воспитывался бабушкой по материнской линии, уругвайкой, позволившей ему получить безупречное образование (Очередной аргумент в пользу интернационализма в споре Аргентины и Уругвая за принадлежность Творца к Нации!)

В 1933 году Молинари посетил Испанию, где познакомился с поэтами группы «Поколение 27 года»: Лоркой, Альберти, Альтолагирре, Прадосом, Сернудой и Херардо Диего (последний открыл для Европы самого Молинари).

Поступив на службу в Национальный конгресс, Молинари работал в нём вплоть до отставки. Удостоен Национальной премии в области поэзии в 1958 году. В 1968-м стал членом Аргентинской Академии наук.

В эссе о Риккардо Молинари испанец Франсиско Ариас Солис, в частности, пишет: «В борхесовском климате Аргентина испытала на становление других поэтов, имеющих особую значимость. В их числе – Риккардо Молинари, Эдуардо Гонсалес Лануса, Франсиско Луис Бернардес, Леопольдо Маречал и Луис Кане. Это был важный момент для аргентинской поэзии и для самих поэтов, принадлежавших, как и Борхес, к ультраистской группе, экспериментировавшей, в частности, на страницах журналов «Мартин Фиерро», «Инисиал» и «Куадэрнос дель Плата». Молинари – великий поэт, чьё творчество не знало кризисов и отличалось чистотой языка. Весомое поэтическое наследие Риккардо Молинари служит прекрасным образцом не одному поколению аргентинской молодёжи – примером неподдельной скромности и серьёзности намерений».

Поклонники ФГЛ по достоинству оценят «Касыду», в которую Риккардо Молинари органично вписал лоркианские образы:


Касыда о танцовщице

Федерико Гарсии Лорке

1

Вспоминается город погубленный,
две реки его жаждущих.
Вспоминается смерть садов
и вода зелёная: пьют голубки, –
пока ты, танцуя, поёшь пронзительным голосом
духа табора.
Вспоминается снег, возвращающийся дождём,
чтоб уста увлажнять спящему ветру,
и луна, пробивающаяся сквозь плющ.
Вспоминаются лица друзей,
ай: и то, как меня убаюкает женщина –
та, которую я любил.

Танцуй, дыхание грустное,
воинственный тёмный клич мавританский!
Ставь ноги свои из стали – на скорпионов,
дрожащих на листьях лесных
и кастаньетами пыльных клешней стучащих
впритык к твоей коже.
Танцуй золотистою зорькою!
Подталкивай воздух теплом своей шеи,
змеёй, которою правишь, – поверженной, –
в руке влюблённой и твёрдой!

Я – во власти твоей, я погиб в твоей тени:
твоя песнь остужает моё лицо;
мои волосы дыбом встали: от пения яда.
Что б я только ни сделал, чтоб обрести покой;
чтоб, открывшись в горле твоём, исполненном глины,
соскользнуть по твоей груди, как пламя росы!
Танцуй средь жаркой пустыни
голосом мощного Нила,
дельтой воздуха, участь которого – гибель!

2

Я хотел бы слышать ставший безмерным его голос, –
уснувший с его кровавым нарциссом на шее,
с его ночью, на земле обронённой.
Я хотел бы видеть его лицо, упавшее,
страстно ждущим рассвета,
у его фиалки непревзойдённого света,
у его равнодушного ангела;
на его устах с его смертью,
с его ввергнутым в скорбь
цветком восхитительным.
Так предложенным в жертву: луною сада,
ароматом источника и любви без любви.
Ай, вздувалась река его заточённая,
по заре скитаясь без дела!

3

Роза небесная, роза пространства меланхоличного;
воздушный Орфей; одиночка, представленный множеством.
Кто увидит, как его тень покрывает деревья
или как из воды возвращается, обнажённая?
Кто увидит вечер, который с ним разделил его лик мертвеца
и его одиночество, в реках рассеянное?

4

Танцуй, ибо тело его покрыли бесчестием,
а сухой язык торчит из нежного рта расточённою веною!
Размышляю о нём, и уже не болит тишина,
потому что он никогда ближе к свету не будет,
чем в миг собственной смерти –
его бедной смерти, в цепи закованной.
Он – уже – видит сон свой в пустыне!
Вечера превосходные, морем рождённые;
птиц с деревьев с холмов;
людей, всё ещё вплотную подогнанных к теням,
к сумрачным рекам тела –
его смерть, – да, его – немного и наша;
часть нашей безвременной смерти.
Ты вознёсся туда – одинокий,
как каждый из нас в этой жизни.
Спи, печаль моя! Спи, мой потерянный:
я уже ощущаю песню адуфе^*, идущую из пустыни.

18 января 1937
^* мавританский бубен
Перевод Ольги Равченко.