Миры между полюсами
24 Октября 2010
Действительно, к какой категории составлявший «ревизскую сказку» для Москвы дипломат должен был отнести, к примеру, гражданина Мексики Хакобо Дачковски?
Ведь Хакобо этого он не знал и не ведал. Вообще, наши дипломаты и до сих пор не очень охотно общаются с эмигрантами и их потомками. Сильна ещё старая, советская, инерция восприятия этих людей как «предателей Родины». Конечно, сегодня уже никто подобных крайних сентенций вслух не высказывает. Внешне всё выглядит вполне прилично, толерантно и даже доброжелательно. Временами. По крупным датам, во время приёмов и визитов высокого московского начальства. Но повседневное общение пока получается плохо. За редким исключением. С состоявшимися, богатыми эмигрантами, например, наши официальные лица дружить любят. Тут уж и послы снисходят и общаются семьями. Но, к сожалению, таких русских, к которым запросто можно завалиться денька на три на шикарную виллу у моря, покататься на яхте или провести время за изысканным ужином, в Латинской Америке очень немного. Пожалуй, даже на всех послов не хватит, не говоря уж о более мелких чинах. В основном же – средний класс, инженеры, врачи, музыканты, преподаватели, а то и вовсе уж фермеры, «асиендадо»…
Хакобо Дачковски в «асиендадо» не состоял, проживал в столице, был успешным психиатром и композитором. Однако число официальных 150 тысяч собой не пополнил, ибо в посольстве его не знали и ни в какие списки не заносили. С официальной точки зрения, русским он не был. Хотя на самом деле, звали его Яков Дачковский, родился он в Мехико, в эмигрантской семье, бежавшей в 1918 году из Киева, говорил по-русски, Толстого, Чехова и Тургенева читал в подлиннике и всю жизнь мечтал сыграть свою музыку в России. Мне еще довелось застать в живых его матушку, которая успела поучиться в киевской женской гимназии и закончила русский пансион благородных девиц в Белграде уже в эмиграции.
Говорила она прекрасным русским начала ХХ века, с петербуржским «буквенным» произношением, при котором звук «ч» казался звонким – так чётко и ясно она выговаривала его. Еще она говорила «цвэты» и «тэатр», «авто» и «синематограф». А вот новые понятия, вроде телевидения, переделывались с испанского: «телевисия». Старушка обожала порассуждать о литературе, находя Набокова скучным, а Пильняка «ужасным». Зато зачитывалась Аксеновым, совершенно неожиданно для своих лет и воспитания. Она читала даже Довлатова, впрочем, без восторга, позволяя ему лишь занимать определённое место в русской словесности.
Таких «осколков империи» в конце 80-х годов прошлого века в Латинской Америке было много. Но все они быстро ушли, навсегда забрав с собой уникальную, сбережённую в чужой стране и пронесённую сквозь десятилетия культуру.
Вскоре неожиданно вслед за матерью ушёл и Яков Дачковский, так и не записав в России диск своих симфоний и музыкальных опусов и не попав в число официально признанных русских. А музыку он писал замечательную, удивительно лёгкую, светлую, причудливо сочетающую русские и мексиканские мотивы.
Тюрьма «Кордильера» похожа на авиационный ангар за высоким забором. Синие горы заслоняют полнеба. Впрочем, в Сантьяго-де-Чили, где расположена тюрьма, куда ни взглянешь – везде эта изломанная, рваная линия горных вершин. Здесь, у подножия гор, на окраине чилийской столицы, отбывает бесконечный, тройной тюремный срок бригадный генерал Мигель Краснофф. Сроки свои генерал получил за участие в репрессиях, пытках и похищениях людей после военного путча, устроенного Аугусто Пиночетом против законного правительства президента Сальвадора Альенде в 1973 году. Наверное, поделом досталось дону Мигелю. Уж больно стремительно рванулась ввысь его карьера в те годы - из майоров в генералы.
Естественно, его превосходительство с приговорами не согласен, считает себя невинно пострадавшим и подает апелляции. Но это его отношения с чилийским правосудием. Меня же привлекли иные обстоятельства. Попав в Чили по случайному совпадению во время завершения процесса в мае 2004, я читал дремуче-реакционные генеральские речи и сентенции, охотно публиковавшиеся газетами, и поражался: откуда эта белогвардейская стилистика времён гражданской войны в России? С газетных фотографий, с экрана телевизора смотрел еще нестарый, подтянутый, красивый человек. Однако страстно, энергично и убеждённо нёс он такое, что можно было бы, наверное, услышать, пожалуй, только в деникинской контрразведке во время корпоративной вечеринки, когда господа офицеры уже потеряли самоконтроль.
Потом выяснилось, подлинное имя генерала: Михаил Семёнович Краснов, внучатый племянник бывшего атамана Всевеликого войска Донского Петра Краснова, после разгрома белого движения бежавшего в Германию, служившего Гитлеру и казнённого по приговору советского военного трибунала в 1946 году. В том же году в глухой австрийской деревушке, в лагере для перемещённых лиц родился и будущий бригадный генерал. Он появился на свет через несколько дней после того, как союзники, в соответствии с договорённостями, передали советским властям его отца, Семёна Николаевича Краснова, генерал-майора вермахта, начальника штаба казачьих формирований, воевавших на стороне фашистской Германии против СССР. Разумеется, Семёна Николаевича тоже поставили к стенке после скорого и безапелляционного суда. Вдова его, чудом избежав такой же участи, сумела перебраться в Чили, где и прижилась, приняв гражданство.
Можно с уверенностью предположить, что воспитание Миши Краснова не опиралось на постулаты любви и всепрощения.
К сожалению, мне не удалось поговорить с ним – то ли генерал не хотел встреч с журналистами после приговора, то ли власти не желали допускать к нему прессу, тем более иностранную. В интервью мне было отказано. Но зато вполне удались беседы с казаками. В Чили их достаточно много, но особенно много их в Аргентине, где существуют и казачьи храмы, и рестораны, и библиотеки и даже газеты. Внимая рассуждениям о «бесовских красных и благородных белых», о «гибели народа», о «коварстве Кремля», о «Сталине, посланном России в наказание», недоумевал: сейчас-то что ненавидеть? Нет уже красных у власти в Кремле, и Сталин давно похоронен, и свобода в России – народ почем зря в лагеря не гоняют. Казалось бы, вот оно, время возвращения блудных детей, прощения и забвения прошлых обид. Но вот обиды, как раз, и остались. Окончившие кадетские корпуса в заграницах, служившие в казачьих эскадронах вермахта, «усмирявшие» украинские, белорусские, русские и сербские деревни, мои собеседники ничего не простили родине. И совсем не по причине идеологии. Их ненависть - злые слёзы отверженных, преданных, забытых, ненужных, невостребованных. А всё, что творили они в годы Второй мировой или их дети гораздо позже, как Мигель Краснофф, - тяжкая, мутная, древняя, как сам человек, месть изгоев.
Между этими двумя полюсами, между Яшей Дачковским, обожествлявшим Россию, и генералом Мигелем Краснофф, продолжающим делить мир на красных и белых и потому ненавидящим добрую половину человечества, располагается широкий и многоцветный спектр русской эмиграции в Латинской Америке. В радуге, переливающейся сотнями полутонов и десятками чистых цветов, как на полотнах Ван-Гога, различимы и потомки первой волны, и молокане, и староверы, и внуки белогвардейцев, и дети перемещённых лиц сороковых, и последняя наша волна, цунами накрывшая континент в начале 90-х.
Первый массовый выезд из пределов Российской империи проходил в конце 19 – начале 20 века. Государь разрешить соизволил покидать родину без права возвращения «инородцам» и сектантам. В Аргентине, Бразилии, Уругвае и Мексике появились иммигранты из России. Главным образом, евреи, поляки, представители мусульманских народов. Впрочем, латиноамериканцы называли всех «русскими», дабы не ломать себе ни голову, ни язык мудрёными этнографическими терминами. Тогда же возникли там поселения молокан и староверов. За три десятилетия, с 1880-х годов до начала первой мировой войны в 1914, Россию покинуло свыше 3 миллионов человек. Эта эмиграция, в массе своей «экономическая», быстро ассимилировалась и утратила корни – уже её третье поколение не говорит по-русски, не идентифицирует себя с Россией и не испытывает по отношению к ней никаких нежных чувств. Лишь иной раз в разговоре можно услышать: «О, ты из России? Моя бабушка (мой дедушка) тоже из России. Они жили в Мелитополе (Жмеринке, Одессе, Бердичеве)». И до сих пор в еврейских магазинчиках Мехико или Буэнос-Айреса ещё можно раздобыть селёдку и солёные огурцы.
На севере Мексики, словно парчовые заплатки на рубище нищего, выделяются поля меннонитов. Аккуратные, ровные, огороженные «колючкой», они разительно контрастируют с запущенными, разгильдяйскими общинными угодьями мексиканцев. Как в Саратовской области – хаос некогда колхозных просторов нарушает вдруг строгий «орднунг» ещё уцелевших кое-где немецких кооперативов. Кстати, многие отцы-основатели меннонитских поселений Мексики происходили именно из заволжских степей, куда их предки бежали из Голландии в 18 веке.
Далее к северо-западу, в мексиканской Калифорнии, в долине реки Гуадалупе, раскинулись виноградники русских молокан. Белые мазаные хатки с высокими покатыми крышами, хотя снега в этой части Калифорнии отродясь не бывало, живо напоминают юг России. Подсолнухи за заборами, голубые наличники, лавочки у ворот – это, конечно, не Мексика. Но и не совсем русская деревня. В чисто выбеленных, наполненных солнцем домах – ни икон в красном углу, ни обязательных для всей сельской России фотографий на стенах, ни вышитых петухами рушников.
Молокане – так называемые, «беспоповцы», каждый носит храм в душе и общается с Богом напрямую – основали своё поселение в долине Гуадалупе в 1906 году. До конца 40-х годов они умудрялись сохранять нетронутыми уклад и язык, ходили в косоворотках и сарафанах, браки заключали только в своей среде и говорили исключительно на русском, допуская испанский только во внешнем общении. Однако потом молодые всё чаще стали покидать родные пенаты и переселяться в города, где, страшно сказать, начинали курить и смотреть это дьявольское исчадие - «телевисию». В 50-е появились в Гуадалупе мексиканские мужья и жены. Сегодня в селении почти нет молодых, а те, что остались, уже больше чем на половину этнические мексиканцы. Русский основательно подзабыт – говорят на нём немногие старики, да люди пожилые.
Но не это волнует молокан. Как поведал мне винодел и виноградарь Давид Бибаев, самое страшное для них состоит в том, что уходит вера. Вера важнее всего, ради неё они и лишения и смерть принимали, и по свету скитались. «Язык и быт уходят, да и ладноть, нешто плакать по ним! А Богу и по-испански молиться хорошо, Он услышит. Хотя, вот моя жена, мексиканка, а борщ варит – язык проглотишь. То есть, не всё тут бесследно пропадает. А вот вера рушится. Молодые, которые по городам разбежались, либо в католики подались, либо и вовсе без Бога живут. А в селении скоро некому станет и на моления ходить. Что нам Россия! Если сейчас нам верить позволили бы, да православные попы не притесняли бы, мы, может, и уехали бы в Россию. Да ведь разве можно властям верить? И куда уж мы двинемся от хозяйства, от детей и внуков? Нет, прижились мы. Конечно, и здесь нам когда-нито приходилось несладко, да веру нашу мексиканцы не трогали, всё ж. Нас в обрат надо было б звать годов так пятьдесят назад. Тогда, глядишь, и пошли б… А сейчас… Поздно нам в Россию».
Фото пресс-отдела Посольства РФ в Уругвае"
Меннониты и молокане Мексики, точно так же, как староверы в Уругвае и Аргентине, отгородившись от латинского мира прозрачным колпаком, пытаются сохранить под ним веру. И этнографический антураж сохраняют они отнюдь не из любви к покинутой родине, как умилённо полагают многие посещавшие их журналисты. Европейские чистенькие домики, комбинезоны и шляпы последователей голландского проповедника Менно Симонса, борщи и квашеная капуста русских протестантов, бороды и суровые жизненные принципы староверов необходимы лишь как барьер между чужим миром и верой предков. И родина их не в далёкой России, а там, где им верить вольготно, где дух свободен.
Подобными попытками воздвигнуть в Латинской Америке некий колпак и воссоздать под ним чуждое, незнакомое континенту духовное пространство грешили не только молокане. На стенах Пантеона славы в Асунсьоне, раскаленной солнцем столицы Парагвая, выбиты русские имена. Русские имена носят улицы парагвайских городов, общественные здания и сельские муниципалитеты. Особенно на северо-западе, где на фронте самой кровопролитной войны ХХ века в Латинской Америке сложили головы десятки русских офицеров и солдат. Война велась в 1932 -1935 годы между Парагваем и Боливией за обширную область Гран-Чако, по прогнозам содержавшую огромные запасы нефти.
Начальником главного штаба вооруженных сил Парагвая в годы Чакской войны был генерал-майор царской армии, а впоследствии генерал парагвайской службы Иван Беляев. По его призыву в Латинскую Америку приехали тысячи русских, главным образом белогвардейских офицеров, солдат, казаков. В результате войны, Гран-Чако остался за Парагваем, боливийцы потеряли убитыми, ранеными, взятыми в плен и разбежавшимися почти 100 тысяч человек, потери парагвайцев превысили 30 тысяч. Нефть в Гран-Чако так и не нашли.
История группы русских колонистов в тропических лесах Парагвая.
Однако генерал Беляев призывал русских людей вовсе не для войны. Был он обуреваем иной идеей - создания в Парагвае «Русского Очага», «духовного пристанища для сотен тысяч изгнанников с родной Земли, где обычаи, религия и вековая культура их Родины могла бы сохраниться, как в ковчеге, до лучших времен». Война спутала и нарушила все планы. И большинство тех, кто воевал на выжженной, сухой, каменной земле Гран-Чако и кто лёг в нее, бились и умирали за этот самый «Очаг». К сожалению, утопия «духовного пристанища», «сельскохозяйственной и производственной колонии» русских на земле Парагвая закончилась так же, как и большинство утопий, – полным фиаско. Но русские в Парагвае остались, и отношение к ним даже во времена жёсткой диктатуры Стресснера было почтительным, как к национальным героям.
Очень разные эти миры, возникшие между полюсами любви и ненависти. Они существуют до сих пор, дробятся и множатся в детях и внуках их создателей. Кто их соберёт? Кто сделает попытку объединить их в нечто единое, нет, не единообразное, не дай Бог! Но в монолитное, способное служить опорой новому государству и его новой политике.
Вопрос этот требует ответа не столько ради ушедших, сколько ради грядущих поколений русских, живущих вне пределов своей родины. Понятно, что «русские» в данном случае собирательный термин, по западному образцу объединяющий всех, кто имеет кровные и этнические связи с Россией.
Плохо представляю наши посольства в роли отцов родных и собирателей. Здесь нужны люди эмоциональные, неравнодушные, умеющие сопереживать и помогать бескорыстно, искренне, всегда. Эмоциональный дипломат… Сентиментальный вице-консул… Это такой же нонсенс, как действующий минёр с болезнью Паркинсона. Они для другого предназначены.
Церковь? Безусловно, трудно переоценить объединяющую роль храма и церковной общины. Особенно сейчас, когда зарубежная и московская церкви, наконец, договорились о мире и единении. Но ведь среди иммигрантов далеко не все православные и далеко не все верующие. Этих куда?
Может быть, справилось бы недавно сформированное Россотрудничество, которому, среди прочих многих функций, вменено заниматься еще и соотечественниками? Может быть, однако пока явно не справляется. Пришлось мне несколько месяцев назад присутствовать на «мероприятии», которое устраивало Россотрудничество в «Русском доме» одной латиноамериканской столицы. Отличный особняк, великолепные интерьеры, прекрасная мебель. Чувствуется, деньги сюда вколачивали и со вкусом, и немалые. Ну, собрались, расселись, выбрали президиум – представитель посольства, представитель Росотрудничества, еще трое из разных госорганизаций, представители местной общественности. Огласили повестку и начали… Через полчаса вокруг стола уже падали свежеумершие мухи. Скука душным маревом висела в воздухе и заволакивала сознание. Президиум, путая ударения и запинаясь, зачитывал свои доклады, мухи мерли, присутствующие впадали в полубессознательное состояние…
Вспоминаю последний мой разговор с Влади Кибальчичем. Говорили как раз об этом - кому и как решать проблему. «Мы сами и должны, - напористо и слегка раздражённо говорил он. – Ну, да, грызня… Живые же люди, амбиции, неприятия и все такое… Но кто для России захочет работать, тот работать будет. А остальные как грызлись, так и продолжат это дело… Они, всё равно, ничего другого не умеют. Только нам помочь нужно. Средствами. Журнал нужен общерусский, для всей эмиграции континента. Хороший журнал, профессиональный, чтобы его читать интересно было. В Москве чтобы издавался, а мы бы в него писали и статьи, и литературные опусы, и критику… И сайт к нему в интернете… Ведь столько в эмиграции талантливых людей, которые пробиться не могут… Целевые программы нужны для одарённых детей, чтобы в России учились на всём готовом и со стипендией – среди нас богатых родителей мало, а юных дарований полно! Вот тогда дело и пойдёт. А пока бюрократы правят, ничего не выйдет, кроме грызни и интриг».
Недавно Совет соотечественников, проживающих в Мексике, выпустил книгу под немудрёным названием «Русские в Мексике». Появление такого совместного труда – событие во многом знаковое.
Во-первых, это одна из немногих удавшихся попыток собрать под одной обложкой биографии русских людей, в силу различных обстоятельств оказавшихся на земле ацтеков, но сумевших оставить на ней заметный след.
Во-вторых, книга была издана объединением иммигрантов при участии, в том числе и финансовом, посольства России. По существу, речь идёт о начале создания летописи русской иммиграции в Латинской Америке.
Ещё не так давно руководящие дамы в одном нашем внешнепропагандистском ведомстве мне объясняли, что Латинская Америка - «не приоритетный регион» и большого интереса, в силу этой характеристики, не представляет. Подобные взгляды не смогли поколебать даже визиты двух наших последних президентов в Латинскую Америку. И вот появились некие подвижки в отношении к региону и к диаспоре. Книга «Русские в Мексике» - подтверждение этого.
Она провозглашает, что наша диаспора занимает немалое место в жизни Латинской Америки. И уж, конечно, заслуживает большего, чем те небрежные кивки Кремля, которые доставались на её долю до сих пор. Впрочем, внимания заслуживает каждый человек, даже, когда он один, а уж когда счёт идёт на сотни тысяч…