Notcoin — будущий дроп от TON/Telegram

Че Гевара: Устремленный в вечность

8 Октября 2007г.
Че Гевара: Устремленный в вечность
Мария Шкепу,
доктор философских наук, профессор.
Киев, Украина

Существование истории в одном временном пространстве века и в различных временных – общественных и личных – пространствах сопровождается неосмысленностью событий, стихийно входящих в нашу жизнь. Отзвуки первых лет кубинской революции остались в памяти несколькими эпизодами моего
детства.

Один из них связан с моим отцом. Когда отец, докер Измаильского порта, возвращался с работы особенно уставшим, мама спрашивала:

– Что, Алексей, сегодня снова кубинские мешки разгружали?

– Кубинские, Мария, – подтверждал отец.

Только, почему-то не сердился при этом, а улыбался. Однажды я спросила:

– А что, кубинские мешки такие тяжелые?

– Тяжелые, – рассмеялся отец. – Но сегодня я победил в споре бригады, что больше всех таких мешков перетаскаю.

Помнится, мама напомнила отцу об опасности участия в таких соревнованиях для его, подорванного контузией под Сталинградом, здоровья, но отец заявил, что в этом споре проигрывать было нельзя. Кто бы мог подумать до войны, что сын кулака, каковым по социальному происхождению был мой отец (Южная Бессарабия вошла в состав СССР в 1940 году, до того находилась в оккупации королевской Румынии), через короткий промежуток исторического времени будет мыслить таким образом? Но тогда я спросила:

- А что, кубинцы такие большие как наше дерево (перед домом, фактически покрыв его, росла посаженная в честь рождения первого ребенка шелковица), что такие мешки придумали?

- Нет, – отвечал отец. – Они такие же, как и мы.

- Как же они все время такие мешки носят, если ты таскаешь их только иногда и так устаешь?

Отец рассмеялся и ответил:

- Так ведь кубинцы самые сильные на свете.

Другой эпизод связан с моим дядей. Дядя был с ленцой. Его «кэруцэ» (удлиненная телега) тянули две такие же неторопливые лошади. Но систематические задержки подвоза воды или других необходимых вещей колхозники прощали дяде за то, что он ежедневно читал им новые стихи. Иногда мне с его младшим сыном удавалось уговорить дядю взять нас с собой и тогда начинались наполненные восхитительными стихами «кругосветные путешествия» по полям одного колхоза.Но с определенного времени во всех бригадах дядю просили читать только одно стихотворение – о кубинской революции. В памяти остались земляки, которые, опираясь на лопаты, сапки, вилы, с сосредоточенно-просветленными лицами слушали это стихотворение. Не знаю автора стихов, но односельчане до сих пор помнят строки:

Аста-й Куба!
Ну-й повесте!
Есте Куба?
Куба – есте!!!

И еще один эпизод, связанный с моим дедушкой по материнской линии. Его век приближался к восьмидесяти, но насыщенная жизнь сформировала в нем способность всегда жить в истории – молодость началась с японской войны, на фронтах Первой мировой дедушка перешел на сторону большевиков, а в
легендарном 1917-м был среди матросов, встречавших Ленина на Финляндском вокзале. Комиссованный во время Гражданской, дедушка сердился на старую рану не столько из-за хромоты, сколько из-за того, что она «списала его с поля боя». Особенно его мучило то, что из-за ранения в японской войне, он оказался на берегу и не погиб вместе с командой своего корабля. Устроившись на дедушкины колени, я слушала его разговоры со своим, прошедшим не менее насыщенный путь в истории, другом. Суть этих разговоров была малопонятной, но что-то в них было, что сохранилось в памяти навсегда:

– Слушай, Митря! – обращался к деду его друг.

– Мэй, мэй, мэй* (* в молдавском языке многозначное, непереводимое междометие, в данном случае выражающее удивление и восторг), какой же человек тот Кастро! Какую красивую революцию он сделал!

Дедушка отзывался:

– Да-а-а, эта революция совсем другая, чем та, которую сделали мы. Но, слушай, там есть еще один, Че. Особенный человек. Сильный!.. Поскольку в молдавском языке «че» означает вопрос «что», было совершенно непонятно, почему два друга так часто его произносят. И звучало в их восклицаниях и немногословных, задумчивых репликах преклонение перед великой боевой дружбой двух Личностей, ставших, как показало время, самыми яркими и страстными революционерами истории со второй половины ХХ столетия.

…Мы жили в мирном, укорененном в основу истории времени. Cквозь напряженный ритм «Время вперед» Г. Свиридова уже пробивалась тональность вокализа С. Рахманинова. А кубинской революции было всего-то несколько лет. Двое ее великих борцов – непокоренный Фидель Кастро и «кубинский аргентинец», не считавший плохим делом «умереть на берегу чужой страны за столь возвышенные идеалы» Эрнесто Че Гевара – шли разным по масштабам календарного времени, но тождественным по масштабам времени исторического путем. Первый, несмотря на постоянные угрозы собственной жизни со стороны неутомимого постановщика террористических покушений – США, уверенно ведет прекрасный народ в авангарде истории. Второй, проживший «семь жизней» в одной так, что ни одной минуте этой жизни нельзя не позавидовать, и без колебаний отдавший жизнь за дело освобождения народов от рабства, успел не меньше. Оба – живущие жизнью длиной в бесконечность кубинской революции. Путь, в котором они неотделимы друг от друга, от сражающегося кубинского народа и от будущих сражений народов. И не только Латинской Америки. Путь, который демонстрирует особенную природу высокой человеческой дружбы, самым требовательным критерием которой является революционная практика.

Невзирая на обширные исследования феномена Че, идеи, поступки и стиль его короткой, но бесконечной по насыщенности жизни, представляют ту концентрацию человеческих сил, которая всегда будет звать к преодолению пределов бытия. Прорыв в основание истории, начавшийся путешествием на
мотоцикле, воплощенный в победоносном накале кубинской революции и завершившийся боливийской трагедией, сопровождался сущностными явлениями, в которых дышит подлинное человеческое братство: боевое единство, сплоченное «распределением воды, в качестве мерки которой использовался окуляр телескопического прицела»; «винтовкой и стойкостью маленького партизанского отряда»; рождением исторического самосознания некультурных и неграмотных крестъян, которые, подобно Хулио Акосте, «сумели понять те огромные задачи, которые предстояло выполнить после победы революции» и которые «очень пугались при каждом нашем появлении, но рисковали из-за нас жизнью и оказывали помощь революции», не подозревая, «какую роль они сыграли в качестве кузнецов нашей идеологии»
(Че Гевара).

Единство, навеки сохраненное в памяти погибшего Каликсто, который «в своих песнях изложил всю историю нашей революции начиная с «Гранмы». На каждом привале можно было видеть, как он, сидя с трубкой во рту, складывал эти песни. Поскольку у нас было очень мало бумаги, ему приходилось заучивать их наизусть, и, когда пуля сразила его в бою у Пино-дель-Агуа, эти песни были потеряны для нас». Но эти бойцы не были потеряны для тех песен – они складывали новые, имя которым – ПОБЕДА РЕВОЛЮЦИИ И РЕВОЛЮЦИЯ ПОБЕДЫ.

В этой величественной песне разум и дело Че сочетали деятельность врача, иногда оказывавшегося перед выбором: рюкзак с медикаментами или ящик с патронами (и выбиравшего патроны), учителя письменной и политической грамотности, культурного сподвижника, знавшего, что лучший подарок другу
– это книга (а в книгах, ранних друзьях его жизни, он знал толк: дарились произведения Ю.Фучика «Репортаж с петлей на шее», Н. Островского «Как закалялась сталь» и другие, на воспитании которыми одни исторические герои перевоплощались в новые).

«Партизанскую войну» Че Гевары необходимо периодически перечитывать. И не только потому, что такая форма организации сопротивления для многих стран еще не устарела, а потому что это особенная, индивидуализированная в многообразии человеческих образов автобиография истории необыкновенной
кубинской революции. Автобиография, написанная так, что автор старается остаться в тени, за исключением случаев, когда говорит о себе с иронией. Но именно в этой самоиронии представлено особое величие духа человека, посвятившего свою жизнь другим.

Че, входивший в число начавших сопротивление двенадцати голодных бородачей, шагавших по горам с вооружением из семи винтовок; Че, с бесконечной беззаветностью отдавший себя организации и проведении революции; Че, с глубокой любовью относящийся к кубинскому народу; Че – яркий всплеск бесконечности мира в эпохальном прозрении жизни.

Но особенно интересным мне представляется Че после революции. И связано это не только с глубоким смыслом высказанного после социалистической революции 1917 года Б.Брехтом предупреждения: «Трудности преодоления гор позади нас. Впереди трудности продвижения по равнине». В кубинской
революции, конечно, присутствует романтизм, который является спутником практического воплощения Идеала. Романтизм присущ и революционерам. Но особенностью кубинской революции, Фиделя Кастро и Че Гевары прежде всего, является то, что им никогда не был свойственен догматизм. Догматизм не только как производной недиалектичности понимания диалектичного процесса реальных противоречий, а также как схематичной заскорузлости в понимании не только конкретно-исторического содержания, но и конкретно-исторических форм воплощения такого содержания. Форм, опасных их мгновенной текучестью, которых диалектику необходимо, по возможности, иногда предвидеть, и часто – порождать. Форм, за которыми догматику никогда не удается поспевать. Как печально продемонстрировала
история ХХ века, догматизм в революции одновременно является и причиной, и следствием профанации великой идеи коммунизма. О такой профанации даже тонкий мыслитель Э. Чоран, более чем далекий от такого идеала, говорил как о «гниении великой идеи».

Но речь о дне сегодняшнем. На фоне особенно плотной исторической диалектики саморазвития Че после революции, приходится констатировать удивительную живучесть догматизма и в современном «левом» движении. В данном случае, хочу затронуть профанацию только одной идеи Маркса – идеи
«перемены рода деятельности» как условия формирования универсально развитой личности. Чаще всего трактовка этой идеи выступает прикрытием познавательной поверхностности, непрофессионализма в виде «делаю все».

Че Гевара был личностью в том значении, которое обосновывал великий советский философ Э. Ильенков – то, что он делал, он научался всегда делать лучше других. Конечно же, такой универсализм был возможен на основе того образовательного и самообразовательного пласта культуры, который был освоен юношей Эрнесто Геварой. Библиотека семьи Гевары, как вспоминал Че, включала в себя несколько тысяч томов: художественная литература, включая книги русских классиков, труды по истории, философии, психологии, труды Маркса, Кропоткина, Ленина, поэтические сборники Бодлера, Гарсиа Лорки, Пабло Неруды и многих других выдающихся мыслителей.

Путь в революцию сопровождался освоением на уровне высокого класса разных видов деятельности. Но уникальными являются достижения высшего уровня профессионализма после революции – как министр, руководитель национального банка, Че являет собой пример диалектического воплощения принципов коммунизма в развитии экономики, в проведении аграрной реформы и индустриализации страны. При решении проблем эффективности развития экономики, как вспоминал соратник Че Гевары по Повстанческой войне на Кубе Антонио Нуньес Хименес, после революции Че интересовался буквально
всем. Он активно поддерживал идею создания на селе так называемых народных лавок, в которых все товары продавались крестъянам почти по себестоимости, за счет исключения из торговой цепочки посредников; как врач – он особенно был озабочен проблемой качества питания на Кубе. При этом Че часто повторял, что революционное правительство должно думать не только об экономической выгоде, но и о здоровье народа.

Именно такое воплощение принципов коммунизма в экономике дает до сих пор недостижимые для большинства стран мира результаты – невзирая на длящуюся без малого полвека экономическую блокаду со стороны США, в результате которой Куба потеряла более 89 миллиардов долларов, ее экономика сегодня выходит на новые параметры прироста производства, а подлинное качество жизни превосходит эти темпы.

Че начал свою жизнь с революции, прожил ее в революции и завершил ее революцией. И все же самым волнующим историческим документом его жизни для меня лично является Боливийский дневник. Дневник проделанного пути, приложенных усилий, преодоленных и непреодоленных противоречий в
движении к революции, которая не состоялась и… которая состоялась! Состоялась не как феноменология духа, а как феноменология истории в жизни одного человека, готового размыкать оковы мира порывом смысла собственной жизни.

Этот порыв потряс и, бесконечно умноженный, еще потрясет мир. И «неудача» осуществления боливийской революции не имеет ничего общего к пораженческим настроениям, которые описывал мексикансикй философ Леопольд Сеа: «Еще памятны были подвиги борьбы за независимость во всей нашей Америке и последствия этой борьбы. Большинство борцов за свободу погибли в гражданских войнах либо разочаровывались и умерли в ссылке. Все эти герои, как говорил Гегель, не познали счастья. Старое колониальное рабство было разрушено, но это не привело к замене его естественным антиподом — строем свободы, за которую пали тысячи и тысячи людей. Многие из вождей освободительных войн превратились в касиков, чтобы попросту занять место, которое прежде занимали представители колониальных властей». Че был включен в другой исторический опыт – в победоносный опыт кубинской революции.

В связи с боливийской эпопеей Че пытаются представить обреченным романтиком. При этом критики запечатлевают его прекрасный образ на своих позорных знаменах. Пытаются обесценить красную звезду и подменивают ее бижутерией. Воруют образы у революций, которые их уничтожали и уничтожат
в будущем. У их «движений» нет и не может быть образов, влекущих в будущее. Они – прошлое истории, которое мертвой хваткой цепляется за живых и тянет их за собой в могилу. Страх и животная ненависть боливийских янычаров США выпустили в раненого Че еще 9 пуль. Только так они и “входят” в историю – злом, преступлением. В безумном бахвальстве это преступление запечатлело себя особым образом:

..Запомни, современник:
Это было
в недавнем шестьдесят седьмом году.
Его в сплетенье солнечное били,
А он “Мы победим!” шептал в бреду.
Его расстреливали душной ночью,
Всех коммунистов яростно кляня.
Старательно в него стреляли, точно,
Как если бы в тебя или в меня.
Потом рубили руки
И галдели.
Затем, чтобы не слышать хруст костей,
Те руки, что оружием владели
И по головкам гладили детей,
Те руки, что могли махать мечете,
Рубя тростник,
Рубя тростник,
Рубя тростник до судорог в плече,
Те руки, что на банковском билете
Поставили скупую надпись:
“Че”,
Те руки, что легко стихи писали
И у костров светились на огне...
(Е.Долматовский)

Гибель Че трагична, ибо в трагедии погибает положительный герой. Но это оптимистическая трагедия, которой свойственно перевоплощаться в творческую жизнь истории. И Команданте Фидель Кастро Рус как всегда, убедителен: «Пример Че переживет его самого, потому что он живет реальной жизнью, как будто мы ощущаем физическое присутствие Че, с его идеями, поступками, достойными подражания».

Дело Че живет реальной жизнью в ежедневном подвиге кубинского народа и в подвиге его лучших сыновей. Тому доказательство – высокая результативность деятельности и стойкость Пяти Кубинских Героев Герардо
Эрнандеса Нордело, Рамона Лабаньино Саласара, Антонио Герреро Родригеса, Фернандо Гонсалеса Льорта и Рене Ронсалес Сехверерта по предотвращению актов международного терроризма, направленнях против Кубы и других стран Латинской Америки. Они и в самом деле самые сильные. Правда их жизни –
это правда смысла жизни настоящих людей. Их человеческая красота – это красота мысли и чувств, рожденных революцией. Их несгибаемость и мужество – это сила мира, ставшая силой человеческого духа.

Они – боевые товарищи Че, их поступки вписаны в тот же алгоритм исторического времени, в котором стираются грани между прошлым, настоящим и будущим. В этой революционной непрерывности исторического времени у них есть и будут свои подражатели, ибо Великая Истины революционной борьбы вечна.

…А тогда, в мирном времени детства, восприятие не соотносилось непосредстве
Поделиться
Ссылка скопирована!