Кастильете — “маленький замок” — так назвал Армандо Реверон свою мастерскую и свое убежище.

Вход в Кастильете, который в настоящее время
является Национальным музеем Венесуэлы.

Возводился он постепенно. Вначале на участке, имевшем название “Пятнадцать букв”, художник выстроил две просторные тростниковые хижины. В одной Армандо жил с верной спутницей Хуанитой, в другой работал и хранил завершенные картины. Потом появилась невысокая каменная ограда, строить которую “за угощение” помогали жившие по соседству рыбаки. С берега моря они носили валуны, месили глину, копали траншеи. В глубине Кастильете Реверон сложил из камней часовенку и маленькую кухню с примитивным очагом, соорудил небольшой резервуар для воды.

Высоту стены художнику пришлось увеличить. Молва о чудаке-отшельнике привлекала все больше надоедливых зевак: “Каждое воскресенье в небольшом поезде, который ходил из Каракаса в Ла-Гуайру, прибывала пестрая толпа — несчастные туристы, не знающие, чем заняться в выходной день... И вот они торчат во дворе с пальмами, курами и разбросанным там и сям козлиным пометом, дожидаясь появления Армандо и его обезьянки Панчо, чтобы посмеяться и поглазеть на живопись обоих. Выходил художник в голубой набедренной повязке из холстины с толстой веревкой вместо пояса. Панчо гримасничал, не знал, что делать с палитрой и кистями, пока хозяин театральной площадки не давал команду: “Творить!”, и тогда безмозглая публика аплодировала и хохотала до упаду над несмышленой обезьянкой...” ¹.

В 20-е годы Кастильете находился на дальней окраине Макуто — тихого курортного рая, облюбованного для отдыха венесуэльскими президентами. Городок с той поры разросся, поглотил “маленький замок”, но и в сегодняшнем Макуто многое осталось от “эпохи Реверона”: разноцветные особнячки в колониальном стиле, уютные улочки и закоулки, затененные акациями и тамариндами, тот же неистребимый запах жареной рыбы с лотков уличных торговцев.

Маршруты художника легко угадываются по его картинам: вдоль длинного песчаного пляжа с волнорезами, мимо небольших гостиниц “Мирамар”, “Лос-Баньос”, “Пенсьон Гуанчес”, в которых селилась нарядная столичная знать; мимо кинотеатра под открытым небом, где иногда сиживал сам диктатор Хуан Висенте Гомес, роняя старческую слезу в кульминационные моменты. Реверон делал наброски и в Голубином парке, и в недалеком порту Ла-Гуайра, и на склонах Прибрежного хребта.

Кое-кто из стариков Макуто до сих пор вспоминает Реверона — сутулого, с беспорядочной копной волос, в заношенном костюме. Он поглядывает по сторонам и не обращает внимания на мальчишек, которые кричат ему: “Робинзон! Робинзон!” Реверон идет к облюбованному в прошлую вылазку из Кастильете мыску со сгрудившимися на нем “уверос” — виноградными деревцами. В коробке побрякивают тюбики — нет ни красных, ни ярко-желтых, ни синих красок. Они, по твердому убеждению Армандо, не нужны для передачи небесной сини и яростного тропического солнца. Рядом с Ревероном семенит безропотная Хуанита — его надежная Пятница. У нее на спине — грубо сколоченный подрамник, самодельный зонт, корзина с едой. После изнурительного марша ей придется терпеливо позировать, сидя на раскаленных камнях под палящими лучами.

За пределы Макуто Реверон выбирался нечасто. Море, небо и солнце — они всегда рядом с Кастильете, а большего художнику и не требовалось.

Биография Армандо Реверона имеет, пожалуй, только две точных даты:

рождения — 10 мая 1889 г. и смерти — 18 сентября 1954 г. Все другие события его жизни лишены хронологической четкости, словно подернуты патиной времени.

Он сознательно укрылся от цивилизованного мира за каменной стеной, во вневременье, на месте слияния двух вечных стихий — небесной и морской. Этот гениальный отшельник пожертвовал всем, чтобы без помех и чуждых влияний реализовать свой дар и стать легендой современного венесуэльского и латиноамериканского искусства. Человеку, не получившему при жизни ни одной значимой премии, была уготована завидная посмертная судьба.

Сейчас никто не ставит под сомнение гениальность Реверона. В дни столетнего юбилея его останки торжественно перенесли с Южного кладбища в Каракасе в одну из беломраморных ниш Национального пантеона. Отныне его великие соседи — Симон Боливар, Рафаэль Урданета, другие герои-освободители — венесуэльцы, так или иначе прославившие свою страну. Из деятелей искусства немногие удостоились этой чести — три поэта: Рафаэль Арвело, Перес Бональде, Хосе Йепес; пианистка Мария Тереса Карреньо и два художника конца XIX в.— Артуро Мичелена и Кристобаль Рохас.

С детства Армандо Реверон отличался странностями, резкими сменами настроения — от весело-беззаботного до беспричинно-трагического. Он был лишен спокойного семейного очага. Его мать Долорес Травьесо де Реверон, пытаясь удержать при себе молодого гуляку-мужа, неисправимого морфиниста, отправила сына “на пансион” в чужую семью, где он прожил 14 лет. Психическая неуравновешенность Армандо, вызванная тяжелой наследственностью, была усугублена тифом, которым он переболел без надлежащего ухода. Никто по-настоящему не беспокоился — выживет ли?

В дни сиротства и заброшенности Армандо начал рисовать, отыскав где-то коробку цветных карандашей. Мать, вскоре навестившая его, в следующий раз привезла сыну этюдник с масляными красками, и это, наверное, определило судьбу Реверона: он нашел главное дело жизни, заполнил эмоциональную пустоту, которая доводила его до исступления и приступов отчаяния.

1 [2] [3] [4] [5] »»