Tiwy.com
Tiwy
Новости
Русская тема
По странам континента
Латинская Америка Аргентина Белиз Боливия Венесуэла Гватемала Гондурас Доминиканская Республика Колумбия Коста-Рика Куба Панама Парагвай Перу Мексика Сальвадор Уругвай Чили Эквадор
Другие страны:
Китай Россия
Человек и Экономика
Кухня
НЛО
Форум
Адресная книжка
Адресная книжка
Подписка
на рассылку
новостей:


«Уго Чавес». Сапожников К.Н. Реклама
По странам > Мексика > Либерализм - Это е есть Кризис, Ставший Доктриной и Теорией

Субкоманданте Маркос
Либерализм - Это е есть Кризис,
Ставший Доктриной и Теорией

11 марта 1995 г.

В "Просесо", "Эль Финансьеро", "Ла Хорнада", "Тьемпо";
национальной и международной прессе
Господа:

Цель этого коммюнике - показать, что человек это единственное животное, способное попадать дважды в одну и ту же ловушку.
Было бы очень хорошо, если бы вы направили федералам копию столько раз упомянутого ими закона. Похоже, что до них он до сих пор не дошел, потому что наступление продолжается. Если мы продолжим отход, то скоро наткнемся на табличку "Добро пожаловать на эквадорско-перуанскую границу". И дело не в том, что мы возражаем против прогулки по Южной Америке, просто нас совершенно не привлекает идея оказаться между трех огней.
У нас все хорошо. Здесь, в сельве, можно в его самом натуральном и безжалостном виде, оценить процесс обратного превращения человека в обезьяну (антропологи, воздержитесь).
Ладно. Привет и стеклышка, из тех, что позволяют видеть сегодняшний и завтрашний день.

С гор юго-востока Мексики
Субкоманданте Маркос

P.S., спрашивающий только от любопытства. Как зовут генерала федеральной армии, который перед отходом из общины Прадо, приказал разрушить все находившееся в домах индейцев и сжечь многие хижины? В Прадо зарабатывают, в среднем 200 песо на семью в месяц. Сколько получил этот генерал за столь "блестящую" операцию? "За заслуги в проведении кампании" его повысили в звании? Этот генерал знал, что один из этих домов, который он приказал разрушить, был домом Тоньиты? Расскажет он своим детям и внукам об этой "яркой" странице своего послужного списка?
Как зовут офицера, который через несколько дней после того, как напал и разрушил дома в общине Чампа Сан Агустин, вернулся туда с конфетами и сфотографировался при их раздаче детям?
Как зовут офицера, который, подражая герою романа "Капитан Панталеон и рота добрых услуг" Марио Варгаса Льосы, направил десятки проституток для "обслуживания" гарнизона, занявшего Гуадалупе Тепейак? Сколько стоят проститутки? Сколько при этом зарабатывает командующий столь "рискованной" военной операцией генерал? Какие комиссионные остаются мексиканскому Панталеону? Одни и те же проститутки - для солдат и для офицеров? Эти "услуги" предоставляются во всех гарнизонах кампании "по защите национальной независимости"?
Если задачей федеральной армии является обеспечение национальной независимости, почему она, вместо того, чтобы преследовать индейское достоинство в Чьяпас, не сопроводила Ортиса в поездке в Вашингтон?

P.S., который одевает сердце в броню, чтобы рассказать о следующем... 8 марта жители Прадо спустились с гор. Семья Тоньиты вернулась вместе с последней группой. Когда жители Прадо возвращаются к тому, что осталось от их домов, во всех семьях повторяется одна и та же сцена: мужчины молча, в ярости и бессилии, обходят то немногое, что осталось, женщины рыдают, рвут на себе волосы, молятся и повторяют: "Боже мой! Боже мой!" и собирают порванную в клочья одежду, обломки того, что было их скромной мебелью, рассыпанные по земле вперемешку с дерьмом продукты, разбитые фигурки святой Гуадалупе, распятия с Христом среди обертков от рациона армии США. Эта сцена стала для жителей Прадо уже почти ритуалом. В последние дни она повторилась уже 108 раз, по разу для каждой семьи. 108 раз бессилия, ярости, слез, причитаний, Боже мой! Боже мой!..
Тем не менее, на этот раз что-то изменилось. Есть одна маленькая женщина, которая не плачет. Тоньита ничего не сказала, не заплакала, не закричала. Она прошла через всю эту свалку в угол дома, в поисках чего-то. Там, в забытом углу валялась разбитая чайная чашечка, брошенная, как оставленная надежда. Эта чашечка была подарком, который прислал ей кто-то, чтобы однажды Тоньита-Алиса смогла пить чай с Сумасшедшей Шляпой и Мартовским Зайцем. В этом марте Тоньита увидела не зайца, а свой дом, разрушенный по приказу того, кто говорит, что защищает независимость и законность. Тоньита не плачет, не кричит, не говорит ничего. Она поднимает осколки чашечки и блюдце, которое было подставкой. Тоньита выходит, опять проходит через клочья рваной, втоптанной в землю одежды, через рассыпанные в грязи фасоль и маис, мимо своей мамы, теток и сестер, которые рыдают, кричат и повторяют "Боже мой!" "Боже мой!". Снаружи, у подножия гуайявы, Тоньита присаживается на землю и начинает склеивать грязью и слюнками осколки разбитой чайной чашечки. Не плачет Тоньита, но в ее глазах - холодный и жесткий блеск.
Внезапно, как индейские женщины, начиная с 500 лет назад, она перестает быть девочкой и превращается в женщину. Сегодня 8 марта 1995 года, международный день женщины и Тоньите уже исполнилось пять лет и идет шестой. Ее холодный и режущий взгляд высекает из разбитой чайной чашечки ранящие отблески. Любой сказал бы, что это солнце точит острие ненависти, которую посеяло предательство на этих землях... Как разбитое сердце склеивает Тоньита грязью и слюнками свою разбитую чайную чашечку. И кто-то, находясь в стороне от этого места, забывает на момент, что он мужчина. И соленые капли, падающие с лица, не дадут заржаветь свинцовой груди...

P.S., рискующий "самым дорогим, что у меня есть" (счетом в долларах?). Я прочитал, что есть одна "субкоманданте Элиса", один "субкоманданте Херман", один "субкоманданте Даниэль", один "субкоманданте Эдуардо". Поэтому я решил следующее: предупреждаю ГПР*, что если она продолжит выдумывать новых "субов", я объявлю сухую голодовку. Более того, требую, чтобы ГПР заявила, что есть только один "суб" ("К счастью", - говорит мое второе я, читая эти строки) и что освобождает меня от любой ответственности, связанной с девальвации по отношению к доллару японских иен и немецких МАРОК** (отметьте навязчивый нарциссизм). (И, пожалуйста, не присылайте мне Вармена!)

P.S., благодарящий за обещания, прикрепленные к одному сонету и изворачивающийся следующим образом:

    Когда, в раздоре с миром и судьбой,
    Припомнив годы, полные невзгод,
    Тревожу я бесплодною мольбой
    Глухой и равнодушный небосвод

    И, жалуясь на горестный удел,
    Готов меняться жребием своим
    С тем, кто в искусстве больше преуспел,
    Богат надеждой и людьми любим, -

    Тогда, внезапно вспомнив о тебе,
    Я малодушье жалкое кляну,
    И жаворонком, вопреки судьбе,
    Моя душа несется в вышину.

    С твоей любовью, с памятью о ней
    Всех королей на свете я сильней.

    Вильям Шекспир
    XXIX сонет***

P.S., рассказывающий о том, что произошло 17 и 18 февраля 1995 г., на восьмой и девятый дни нашего отхода. "Мы следовали двойному острию лунатической стрелы". "Месяц растет, рога на восток", - вспомнил и повторил я, года мы вышли к пастбищам. Необходимо переждать. В небе военный самолет мурлычет свою мелодию смерти. Мое второе я начало напевать:

И пробило и десять и полночь,
И час ночи и два и четыре,
И укрывшихся нас на рассвете
Обнаружил дождь...

Я делаю угрожающий жест, чтобы оно замолчало. Но оно защищается:

- Моя жизнь - это песня Хоакина Сабины.
- Но в любом случае она - не любовная, - говорю ему я, забыв о собственном запрете на разговоры.

Камило сообщает, что самолет улетел. Мы выходим на пастбище и долго бредем по влажной от только что прошедшего дождя траве. Я шел, глядя вверх, пытаясь отыскать в темной стороне неба хоть какой-нибудь ответ на старые вопросы.

- Дожди и бык, - успел я услышать предупреждение Камило.

Но было уже поздно, когда я опустил глаза с Млечного Пути, я встретился взглядом с племенным производителем, который, думаю, оказался перепуган не меньше меня, потому что тоже бросился бежать но в противоположную сторону. Добежав до ограды, я с трудом перебросил через колючую проволоку рюкзак.
Потом я лег на землю и попытался ползком преодолеть нижний барьер. Но то, что я считал грязью, оказалось свежим навозом. Камило покатывался со смеху. А на мое второе я от смеха напала икота. Они сидели вдвоем, и я делал им знаки, чтобы замолчали.

- Шшш, нас могут услышать солдаты! - но ничего не помогало, они продолжали хохотать. Я нарвал немного травы, чтобы насколько это возможно очистить от навоза рубаху и брюки. Потом надел рюкзак и побрел дальше. За мной плелись Камило и мое второе я. Они уже не смеялись. Поднявшись, они обнаружили, что тоже сидели в навозе. Влюбляя в себя столь соблазнительным запахом окрестных коров, мы покинули огромное пересеченное ручейком пастбище.

Когда мы приблизились к лесистой местности, я посмотрел на часы. 02:00. "Юго-восточного времени", сказал бы Тачо. С везением и без дождя, до начала рассвета нам удалось бы дойти до подножия гор. Так и случилось. Мы вошли по старой тропе, среди огромных толстых деревьев, предвещающих близость сельвы. Нашей сельвы, где живут только дикие звери, мертвые и партизаны. Не нужно было фонарей, луна проливала среди ветвей белый серпантин своего света, и сверчки замолкали, заслышав наши шаги по сухой листве. Мы вышли к большой сейбе, которая является дверью в сельву, отдохнули немного и уже с утренним светом еще пару часов продвигались в горы.

Тропа время от времени терялась, но, несмотря на прошедшие годы, я помнил ее общее направление. "На восток, до горной стены", - говорили мы себе сколько? одиннадцать? лет назад. Мы расположились на берегу ручья, который наверняка исчезает в сухой сезон. Задремали. Меня разбудил крик моего второго я. Я сорвал предохранитель с винтовки и прицелился в сторону услышанного крика. Да, это было мое второе я, державшееся за ногу и стонавшее. Я подошел. Оно попыталось снять носок и сорвало с ноги клок кожи.

- Что же ты так, - сказал я ему, - сначала надо намочить.

Шел наш девятый день в обуви. Ткань и кожа за счет влаги и грязи превратились в одно целое, и снять носок было равнозначно сдиранию с себя кожи. Неудобство спанья в обуви. Я показал моему второму я, что делать. Мы опустили ноги в воду и медленно, понемногу, отделили ткань. У ног был запах дохлой собаки, и кожа превратилась в бесформенную белесую массу.

- Ты напугало меня. Когда я увидел, как ты схватилось за ногу, я решил, что тебя укусила змея, - упрекнул я его.

Мое второе я не обращало на меня внимания и с закрытыми глазами продолжало окунать ноги в воду. Как будто призывало змей. Камило начал колотить палкой по земле.

- Что с тобой? - спросил я его.
- Змея, - ответил Камило, швыряя камни, палки, ботинки и все, что попадалось ему под руку. Наконец он попал ей в голову.

Мы осторожно подошли.

- Мокоч, - говорит Камило.
- Науяка, - говорю я.

Хромая, приближается мое второе я. И строя из себя знатока, говорит:

- Это знаменитая Бак Не' или четырехноска.
- Ее укус смертелен, а яд совершенно ядовит, - добавляет оно тоном уличного торговца. Мы разделываем ее.

Разделка змеи похожа на снимание куртки. Сначала ей вскрывается брюхо, как длинный замок-молния или "зиппер", вынимаются внутренности и потом снимается шкура. Остается белое мясо с хрящами. Оно нанизывается на тонкий прут и ставится на огонь. Вкус - как у печеной рыбы, как у макабиль, которую мы ловили в реке "Без Названия" сколько? одиннадцать? лет назад. Мы съели это и немного пиноля**** с сахаром, который нам подарили. Потом, после короткого привала, мы замели следы и продолжили путь. Точно так же, как сколько? одиннадцать? лет назад, сельва приветствовала нас, как положено - дождем. Дождь в сельве совсем другой. Когда он начинается, деревья играют роль гигантского зонтика, и совсем немногим каплям удается пробиться через стену ветвей и листьев. Потом зеленая крыша начинает протекать, насквозь промокает и начинает действовать как гигантская поливальная машина, отовсюду начинает течь, хотя на самом деле дождь уже может давно закончиться. С дождем в сельве происходит то же самое, что и с войной - всегда известно, когда начинается, но никто не знает, когда закончится. По пути я узнавал старых друзей - уапак' со своим скромным плащом из зеленого мха, капризная и упрямая прямота канте, ормигильо, каоба, кедр, остролистная и ядовитая чапайя, веер уатапиля, неумеренный гигантизм листьев пихт', похожих на зеленые уши слонов, вертикальная нацеленность в небо байальте, канольте с твердой сердцевиной, постоянная угроза, исходящая от чечем или "злой женщины", которая вызывает сильнейший жар, галлюцинации и острые боли. Деревья и еще деревья. Смесь зеленого и коричневого, вновь заполняющая взгляд, руки, шаги и душу...

Так же, как сколько? одиннадцать? лет назад, когда я попал сюда впервые. Тогда я поднимался на этот проклятый холм и думал, что каждый шаг может быть последним, и говорил себе: "еще шаг и умру", и делал один шаг, потом другой, и не умирал, и продолжал идти, и чувствовал, что груз за спиной весит 100 килограммов. И это неправда, потому что я знал, что нес всего 15 килограммов. "Просто ты новенький", говорили мне товарищи и с видом сообщников посмеивались, и я продолжал повторять себе, что теперь уже точно следующий шаг будет последним, и проклинал тот час, когда мне вздумалось стать партизаном, и что так хорошо мне было, когда я считал себя интеллектуалом городской организации, и что в революции может быть множество видов деятельности, и все одинаково важны, и зачем я сюда сунулся, и на следующем привале, наконец, скажу им, что все, хватит, лучше я буду помогать вам там, в городе, и продолжал идти, и продолжал падать, и доходил до следующего привала и ничего не говорил, отчасти из стыда, и отчасти, потому что не было сил ни говорить, и, хватая ртом воздух, как рыба в пересыхающей луже, говорил себе: ладно, скажу это им на следующем перевале, и повторялось то же самое. И так в этот первый день пути по сельве я шел десять часов, и, когда стемнело, мне сказали: здесь мы остановимся, и я просто рухнул на землю и сказал себе "я дошел" и еще раз повторил "дошел", и мы повесили гамаки, развели огонь и приготовили рис с сахаром. Мы стали есть, мы ели, и меня спрашивали, что я чувствовал на холме и как я себя чувствовал и устал ли я, и я только повторял "дошел", и они переглядывались между собой и говорили, что он едва провел один день в походе и уже успел сойти с ума.

На второй день я узнал, что путь, который я проделал за десять часов с 15 килограммами груза, они проделывают за четыре часа и с 20 килограммами. Я ничего не сказал. "Пойдем", - сказали мне. Я пошел за ними и с каждым шагом спрашивал себя: "дошел?".

Сегодня, сколько? одиннадцать? лет после этого, история, уставшая от пути, повторяется. Мы дошли. Дошли? Вечер стал облегчением, свет, как эта пшеница, которая облегчила мне столько рассветов, залил место нашего привала. Мы перекусили после того, как Камило наткнулся на сак холь ("лицо старика" или "белая голова"). Их оказалось семь. Я сказал Камило, чтобы не стрелял; может быть, они охотились на оленя, и я подумал, что мы тоже на него выйдем. В результате - ничего: ни сак холь, ни оленя. Мы подвесили гамаки и растянули клеенки. Вскоре, когда уже стемнело, пришли мартучи и стали на нас лаять, потом появились уойо или ночные обезьяны. Я не смог уснуть. У меня болело все, даже надежда...

P.S., самокритичный, который позорно притворяется сказкой для женщин, которые иногда девочки, и для девочек, которые иногда женщины. И поскольку история повторяется, один раз в виде фарса и в другой - в виде трагедии, сказка называется...

Дурито II
(Неолиберализм, увиденный из Лакандонской сельвы)

Шел десятый день, давления на нас уже было меньше. Я отошел немного в сторону, чтобы приготовить себе место для ночлега. По пути я смотрел вверх, выбирая пару хороших деревьев, с которых ночью ничего не свалится. Поэтому окрик, прозвучавший у меня из-под ног, оказался полной неожиданностью: "Эй! Осторожно!"

Вначале я ничего не увидел, но остановился и подождал. Почти немедленно зашевелился один лист и из-под него вылез жучок, который сразу же начал возмущаться:

- Почему вы не смотрите себе под ноги? Вы чуть меня не раздавили!

Этот аргумент показался мне знакомым.

- Дурито? - решился я.
- Навуходоносор для вас! Не фамильярничайте! - возмущенно ответил мне жучок.

У меня уже не осталось сомнений.

- Дурито, ты что, меня не помнишь?

Дурито, то есть, я хотел сказать, Навуходоносор, стал меня с задумчивым видом разглядывать. Он достал из-под своих крылышек маленькую трубку, заполнил ее табаком, зажег, и после долгой затяжки, вызвавшей у него малоздоровый кашель, сказал:

- Мммм, ммм.

Потом еще раз повторил:

- Мммм, ммм.

Я знал, что это надолго, так что решил присесть. После многократных "ммм...", Навуходоносор, то есть Дурито, воскликнул:

- Капитан?
- Он самый! - сказал я, удовлетворенный оттого, что меня узнали.

Дурито (думаю, что, будучи узнанным, могу продолжать снова называть его этим именем) начал проделывать серию движений лапками и крылышками, которые на корпоральном языке жуков, является чем-то наподобие радостного танца, хотя мне лично это больше напоминает приступ эпилепсии. После многократного повторения, с разным ударением слова "Капитан!", Дурито, наконец, остановился и обрушил на меня вопрос, которого я так боялся:

- У тебя есть с собой табак?
- Да, но я..., - я попытался затянуть ответ, чтобы дать себе время подсчитать размер моих резервов. В этот момент ко мне подходит Камило и спрашивает:
- Ты звал меня, Суп?
- Нет... ничего... Я так просто... напевал и... и не беспокойся... можешь идти, - нервничая, ответил я.
- А, ладно, - сказал Камило и ушел.
- Суп? - удивленно спросил Дурито.
- Да, - говорю, - теперь я - субкоманданте.
- И это лучше или хуже, чем капитан? - допытывается Дурито.
- Хуже, - говорю я ему и самому себе.

Я быстро поменял тему и протянул ему мешочек с табаком, говоря:

- Вот, есть у меня немного.

Чтобы получить от меня табак, Дурито вновь продемонстрировал свой танец, на этот раз приговаривая раз за разом "спасибо!".

По окончании табачной эйфории мы приступили к трудной процедуре зажжения трубки. Я прилег на рюкзак и стал глядеть на Дурито.

- Ты совершенно не изменился, - сказал я ему.
- Зато ты выглядишь достаточно потрепанным, - ответил мне он.
- Такова жизнь, - сказал я, чтобы уйти от темы.

Дурито опять начал свои "Мммм, ммм.". И вскоре спросил:

- И что же привело тебя сюда после стольких лет?
- Понимаешь ли, я подумал, и поскольку никаких особых дел у меня не было, я решил прогуляться по старым местам и увидеть старых друзей, - ответил я.
- Рассказывай мне сказки! - возмутился оскорбленный Дурито.

Потом наступила следующая пауза "мммм, ммм" и инквизиторских взглядов.
Я больше не выдержал и сказал:

- На самом деле, мы отходим, потому что правительство начало против нас наступление...
- Ты удираешь! - сказал Дурито.

Я попытался объяснить ему, что это стратегический отход, тактическое отступление и все, что мне пришло в этот момент в голову.

- Ты удираешь! - сказал Дурито, на этот раз вздыхая.
- Ладно, да, я удираю и? - сказал я с раздражением, скорее по отношению к себе, чем к нему.

Дурито не настаивал. Он надолго замолчал. Только дым наших трубок свивал мост между нами. Через несколько минут он сказал:

- Кажется, что-то тебя смущает, и не только "стратегическое отступление".
- "Отход". "Стратегический отход", - поправил я его. Дурито подождал, чтобы я продолжил.
- На самом деле, меня смущает то, что мы оказались не готовы. И мы оказались не готовы по моей вине. Я поверил, что правительство хотело диалога, и отдал приказ начать консультации для делегатов. Когда нас атаковали, мы обсуждали условия диалога. Нас застали врасплох. Меня застали врасплох... - сказал я с грустью и мужеством.

Дурито продолжал курить и подождал, пока я рассказал ему обо всем произошедшем за последние десять лет. Когда я закончил, он сказал мне:

- Подожди.

Oн нырнул под листик. Вскоре он вылез, толкая впереди себя свой письменный столик. Потом он принес стульчик, сел, достал некоторые бумаги и начал пролистывать их с озабоченным видом.

- Мммм, ммм, - говорил он, просматривая каждый из листов. Через некоторое время он воскликнул:
- Вот оно!
- Вот оно что? - спросил я, заинтригованный.
- Не перебивай меня! - серьезно и торжественно сказал Дурито. И добавил:
- Слушай меня внимательно. Твоя проблема - та же самая, что и у многих других. Речь идет о социальной и экономической доктрине, известной как "неолиберализм"... "Этого еще мне не хватало... уроков по политэкономии", - подумал я. Кажется, Дурито услышал мои мысли, потому что срезу же пресек меня:
- Шшш! Это не обычный урок! Это магистральный класс.

Насчет "магистрального класса" мне показалось преувеличением, но я приготовился его выслушать. После нескольких "мммм, ммм", Дурито продолжил.

- Это метатеоретическая проблема! Да, вы исходите из того, что "неолиберализм" - это доктрина. Под местоимением "вы" я подразумеваю тех, кто настаивает на заскорузлых и квадратных как ваша голова схемах. Вы думаете, что "неолиберализм" - это доктрина капитализма с целью преодоления кризиса, который сам капитализм приписывает "популизму", не так ли?

Дурито не дал мне ответить.

- Конечно, это так. Хорошо, но на самом деле оказывается, что "неолиберализм" - это не доктрина капитализма с целью преодолеть или объяснить кризис. Это сам кризис, сделанный экономической теорией и доктриной! То есть, в "неолиберализм" нет ни малейшей согласованности, ни планов, ни исторической перспективы. То есть, это просто теоретическое дерьмо.
- Странно... Я никогда не читал и не слышал подобной интерпретации, - сказал я удивленно.
- Конечно! Это мне только что пришло в голову! - с гордостью говорит Дурито.
- И как это связано с нашим бегством, то есть, с нашим отходом? - спрашиваю я, сомневаясь во столь новаторской теории.
- А! Это элементарно, мой дорогой Ватсон Суп! Нет планов, нет перспектив, одна сплошная и-м-п-р-о-в-и-з-а-ц-и-я. У правительства нет постоянства: в один день мы богатые, в другой день мы бедные, в один день оно хочет мира, в другой день - войны, в один день оно постится, в другой - давится, наконец. Понятно? - допытывается Дурито.
- Почти... - нерешительно говорю я и начинаю чесать голову.
- И таким образом? - спрашиваю, видя, что Дурито прервал свою лекцию.
- Все это закончится взрывом. Хлоп! Как перенакачанный надувной шарик. У этого нет будущего. Мы выиграем, - говорит Дурито, складывая свои бумаги.
- Мы? - с нехорошей улыбкой спрашиваю я.
- Разумеется, "мы". Совершенно очевидно, что без моей помощи вам не справиться. И не пытайся возражать. Вам нужен суперсоветник. Я уже изучаю французский, это чтобы потом продолжить.

Я умолкаю. Не знаю, что хуже - открыть то, что нами правит импровизация или представить себе Дурито в качестве суперсоветника кабинета в каком-то невероятном переходном правительстве.

Дурито продолжает свое наступление:

- Я тебя удивил, а? Так что не печалься. Пока вы не растопчете меня своими ботинками, я всегда смогу прояснять вам путь, который предстоит пройти через эту свалку исторических поражений, и который, несмотря на все превратности судьбы, позволит поставить страну на ноги, потому что когда мы едины... когда едины... Ой, я вспомнил, что не написал письма матери, - Дурито разражается смехом.
- А я-то думал, что ты говорил всерьез! - я делаю вид что сержусь и бросаю в него веточкой. Дурито уклоняется и продолжает смеяться.

Когда он успокаивается, спрашиваю:

- И все-таки, откуда ты взял, что неолиберализм - это кризис, ставший экономической доктриной?
- А! Из этой книги, объясняющей экономический проект Карлоса Салинаса де Гортари на 1988 - 1994 гг., - отвечает он и показывает мне книжонку с логотипом Солидарности.
- Но Салинас уже не президент... кажется... - говорю я с чувством сомнения, от которого внутри у меня все сжимается.
- Я знаю, но посмотри, кто отредактировал этот план, - отвечает Дурито и показывает мне фамилию. Я читаю:
- "Эрнесто Седильо Понсе де Леон", - говорю с удивлением и добавляю: - Таким образом, нет разрыва с политикой предшественника?
- То, что есть - это шайка воров, - неумолимо говорит Дурито.
- И поэтому? - спрашиваю с неподдельным интересом.
- Ничего, просто мексиканская политика - это как этот болезненный нарост сучьев на дереве, который нависает как раз у тебя над головой, - говорит Дурито и я вскакиваю и смотрю наверх и вижу, что действительно, над моим гамаком свешивается клуб веток, похожих на осиное гнездо. Я перебазируюсь, тем временем, как Дурито продолжает:
- Мексиканская политическая система связана с реальностью лишь частью очень хрупких ветвей. И хватит одного сильного ветра, чтобы все это рухнуло. Конечно, падая, это потянет за собой и другие ветки и берегись - тот, кто окажется в его тени, когда все это рухнет!
- А если нет ветра? - спрашиваю я, проверяя, хорошо ли привязан мой гамак.
- Он будет... будет, - говорит Дурито и остается в задумчивости, как бы вглядываясь в завтрашний день.

Мы оба задумываемся и замолкаем. Опять зажигаем трубки. День начинал отступать. Дурито засмотрелся на мои ботинки. Осторожно он спросил:

- Сколько с тобой человек?
- Всего двое еще, так что не беспокойся, не наступим, - сказал я, чтобы успокоить его. Методическое сомнение Дурито практикует как дисциплину, поэтому он продолжил свои "мммм, ммм", и наконец выдал:
- А тех, кто преследует тебя, их сколько?
- А! Этих? Их будет примерно шестьдесят...

Дурито не дал мне договорить:

- Шестьдесят! Шестьдесят пар сапог над моей головой! Сто двадцать седенских сапог, ищущих способ растоптать меня! - истерически запричитал он.
- Погоди, ты не дал мне закончить. Их не шестьдесят, - сказал я. Дурито снова перебил меня:
- А! Я знал, что не может быть такого несчастья. Сколько же их?

Я лаконично ответил:

- Шестьдесят тысяч.
- Шестьдесят тысяч! - воскликнул Дурито и поперхнулся дымом своей трубки.
- Шестьдесят тысяч, - повторил он множество раз, с отчаянием складывая свои лапки и крылышки.
- Шестьдесят тысяч, - приговаривал он, теряя последнюю надежду.

Я постарался его успокоить. Я сказал, что они не придут все вместе, что это поэтапное наступление, что они входят с разных сторон, что им еще надо суметь отыскать нас, что мы замели за собой все следы и, наконец, сказал ему все, что мне в этот момент приходило в голову.

Через некоторое время Дурито немного успокоился и вновь вернулся к своим "мммм, ммм". Он достал какие-то бумаги, которые были похожи на карты, и принялся задавать мне вопросы о расположении вражеских войск. Я постарался насколько смог ответить. Каждый из ответов Дурито сопровождал отметками и записями на своих маленьких картах. После допроса он провел еще некоторое время, погруженный в свое "мммм, ммм". Через несколько минут и после сложных математических подсчетов (как мне показалось, потому что он использовал для этого все свои лапки) Дурито вздохнул:

- Так и есть - они используют принцип "молота и наковальни", "скользящую петлю", "загон кролика" и вертикальный маневр. Это элементарно, все это описано в учебнике для рейнджеров в Школе Америк, - говорит он мне и себе. И добавляет: - но у нас есть шанс выйти из этой заварухи целыми и невредимыми.
- Да? И каким же образом? - скептически спрашиваю я.
- Чудом, - отвечает Дурито, собирая свои бумаги и укладываясь спать.

Между нами установилась тишина, и мы позволили сумеркам занять свое место среди ветвей и камышей. Позже, когда ночь спустилась с ветвей и расправила свои крылья в небе, Дурито спросил меня:

- Капитан... Капитан... Эй! Ты спишь?
- Нет. Что? - отозвался я.

Дурито спрашивает печально, с бесконечной тоской в голосе?

- Что ты собираешься делать?

Я продолжаю курить и гляжу на свисающие с деревьев серебристые кудри луны. Выпускаю клуб дыма и отвечаю ему и себе:

- Победить.

P.S., настраивающий ностальгию на частоты кольца окружения. По радиоприемнику, кто-то в ритме блюза, разрывает мрак словами: "All's gonna be right with a little help from my friends...".

P.S., Который, наконец, прощается, как платком размахивая сердцем.

Столько дождя
и ни капли
для утоления жажды...


Еще раз всем привет. Здоровья и помните об этой сухой ветке, нависшей над головами, наивно рассчитывающей укрыть вас в своей тени.

Суп в дыму трубки... и в ожидании.

Перевод Олега Ясинского, Чили.


Примечания переводчика:

* - Генеральная Прокуратура Республики
** - игра слов, по-испански марки - marcos
*** - в оригинале приводится на английском, здесь - в переводе С. Маршака.
Пиноль**** - в Мексике и Центральной Америке - обжаренная кукурузная мука, из которой готовят напиток.



Новинки

1. Венесуэла: Каракас — город Контрастов (видео 1987 года)
2. Венесуэла: Видео новогоднего Каракаса, снятые 30 лет назад
3. Куба: Из кубинских впечатлений. Лирические заметки.
4. Панама: Панамский by-pass
5. Мексика: Итервью субкоманданте Мойсеса
6. Колумбия: Будет ли мир?
7. Венесуэла: Отзыв на книгу о Чавесе (ЖЗЛ)
8. Аргентина: Памятник Данте в Латинской Америке
9. Россия: Ярославль
10. Венесуэла: Каракас, пеший поход на гору Авила
11. Куба: На Кубе не любят мафию
12. Куба: Мария из Гаваны
13. Сальвадор: «Мятежный» архиепископ Монсеньор Ромеро
14. Русская тема: Первая биография народного монархиста
15. Венесуэла: «коллективы» от фантазии к реальности
16. Мексика: Субкоманданте Маркос: последние слова
17. Куба: После Монкады
18. Боливия: Праздник черепов
19. Эквадор: К чести Мануэлы Саенс
20. Венесуэла: «Каракасо». — Восстание. — Тюрьма
21. Венесуэла: "Флорентино и Дьявол"
22. Венесуэла: Истины не без сомнений, или «Здравствуй, Чавес!»
23. Сальвадор: Сальвадорская кухня: просто, но со вкусом
24. Боливия: Парк Эдуардо Абароа: земля вулканов и лагун
25. Никарагуа: Операция «Рептилия» (казнь Сомосы)
26. Колумбия: США и Колумбия покрывают зверства и массовые захоронения
27. Боливия: Манифест Острова Солнца
28. Куба: Студенческая революция в Гаване. Страницы истории.
29. Парагвай: Жизнь Дерлиса Вильягры. Страницы истории.
30. Венесуэла: Песни «Alma llanera» и «Venezuela» зазвучат на русском языке
31. Венесуэла: Посвящается Чавесу
32. Венесуэла: Мощным пламенем сияя
33. Россия: Мышкин
34. Россия: Рыбинск
35. Сальвадор: Народный праздник
36. Мексика: «Мы идем в тишине, чтобы нас услышали»
37. Венесуэла: Николай Фердинандов в Москве!
38. Венесуэла: Заметки о книге "Уго Чавес"
39. Венесуэла: Встреча с Чавесом, или «Алло, Президент!»
40. Куба: О Международном лагере имени Хулио Антонио Мельи
41. Чили: Цирк в пустыне, или Послесловие к чилийскому чуду
42. Белиз: В стороне от проторённых маршрутов
43. Сальвадор: Святая Неделя в Исалько
44. Мексика: Зеленые вершины штата Чьяпас
45. Венесуэла: "Метрокабле" Каракаса
46. Венесуэла: репортаж с нейтральной полосы
47. Боливия: Боливийские метаморфозы
48. Латинская Америка: Книга о выдающемся разведчике Иосифе Григулевиче

Туризм:


Твоя Тур Тропа
в Латинскую Америку


Адресная книжка:





Развлечения:






Рейтинг@Mail.ru
Рейтинг@Mail.ru