Notcoin — будущий дроп от TON/Telegram

От Магдалены до Ориноко
Страница 3 из 6

Олег Ясинский
Июнь – август 2008 г.
Путевые заметки о Колумбии и Венесуэле

Богота и Ибаге, фрагменты встреч и пейзажей.


Один знакомый Лусианы приглашает нас посетить свой уголок реальности. Он – пастор небольшого «народного храма» одного из самых проблемных районов столицы, известной как Сьюдад-Боливар. Латиноамериканская «трущоба», образ, известный нашим старшим поколениям по «Генералам песчаных карьеров», а самым юным - по фильму «Город солнца», в каждой из стран называется по-разному, в Бразилии это «фавела», в Чили – «побласьон-кальямпа», в Аргентине – «вилья-мисерия», но отражает всегда одну и ту же реальность. Непревзойденную пособность периферийного капитализма превращать в изгои и отбросы «развития» миллионы человеческих существ, ненужных и «нерентабельных» с точки зрения развития «рыночной экономики».


Сьюдад-Боливар, расположенный на холмах юго-западной окраины Боготы это крупнейший из бедных районов страны. По территории он занимает примерно одну четвертую часть города и живет здесь почти миллион человек. Из них около 80% находятся за чертой бедности, из которых 30% в состоянии полной нищеты. Сьюдад-Боливар возник в 40-е годы в результате самозахвата земли крестьянами, бежавшими от войны в столицу. Сегодня, 60 лет спустя, около половины его населения – снова беженцы, число которых в последние годы растет уже почти в геометрической прогрессии. Это столица преступности и насилия. В сутки здесь в среднем совершается 4 убийства, которые никем никогда не расследуются, жертвы и палачи – в основном молодые люди, часто подростки. Присутствующие здесь группы «парамилитарес» являются реальной властью на этой «свободной» от полиции и какого-либо закона территории, по собственному усмотрению вводят и отменяют в различный районах комендантский час, контролируют торговлю наркотиками и оружием и «чистят» зону от «коммунистов» и «партизан». Но затрагивать эти темы вслух вне черты Сьюдада-Боливара – показатель дурного тона.

Зато вся Богота знает, что знаменитая певица Шакира за счет своих гонораров строит здесь, на горе, вторую школу, где смогут бесплатно учиться те, кому в этот раз повезет. Разумеется, если родители не заставят их работать, что чаще всего бывает, но это уже вопросы не к ней. Спасибо сердобольной и политкорректной Шакире.

Для того, чтобы попасть сюда и вернуться, как здесь говорят, «без новостей», необходимо сопровождение местными жителями. Единственный вид транспорта – старенький маленький автобус, наверное, ровесник первых поселений на этих холмах, называемый в Колумбии «бусета», что легко запомнить, потому что это омоним нехорошего слова в Бразилии.


Нам немного не везет, мы попадаем под дождь, наша бусета несколько раз застревает на крутом глиняном подъеме, асфальта здесь нет и не предвидится, отовсюду текут мутные струи, время от времени смывающие дома и их обитателей. Наконец доплываем до нужного поворота, отклеиваем Лусиану от сидения, на котором только что кто-то вез неизвестный нам, но очень качественный химический продукт, и неуклюже по лужам добираемся до «храма».

«Храм» - это дом одного из сопровождающих, где в «гостиной» проходят встречи и духовные мероприятия, а бытовая часть жизни с женой и тремя детьми протекает на остальной половине территории. Этот дом больше похож на подсобное помещение складского типа, он продуваем ветрами и заливаем водой, но на фоне большинства соседских он выглядит заметно «выше среднего уровня»

Поскольку мы совершенно промокли и собираемся замерзнуть, нас угощают «агуа де панела» - («водой из панелы») – самым колумбийским изо всех колумбийских напитков. Панела – это сгущенный путем кипячения сок сахарного тростника, который продается в виде небольших коричневатых брикетов. А «панельная вода» - это кипяток, в котором растворяется кусочек такого брикета, иногда с лимонным соком, и говорят, это одно из лучших народных средств для предупреждения простуд. В нашем случае, по крайней мере, это оказалось вполне эффективно.

Что я здесь делаю? Я – единственный иностранец в жизни этих людей, насильно изгнанных собственными соотечественниками из той Колумбии, которую принято показывать гостям. Этих людей удерживают в человеческом состоянии две вещи – Библия и надежда, что является в этом случае единым целым. Я почти всё время молчу; нет в моем репертуаре тем на христианские сюжеты и я чувствую, что перед неуклюжестью моих слов или чувств, этот мир хрупок, как никакой другой, в нем нет никакой защиты, кроме веры. Эта вера - не бегство, не анестезия от боли, а единственное надежное лекарство, когда все остальные рецепты исчерпаны. Я знаю, насколько все эти люди выше и сильнее меня и сколькому от них следовало бы научиться. Они не дискутируют часами и годами по поводу теорий и целесообразности того или иного пути. Они просто действуют, как будто от этого зависит судьба их детей и человечества, и наверное, это на самом деле так. Они за свой счет издают и распространяют в этом аду христианские бюллетени, и я не сомневаюсь, что первыми апостолами, первыми книгопечатниками и создателями первых марксистских кружков в Европе позапрошлого века, владели те же самые чувства.


В уголке дома к стене приклеен вырезанный в виде сердца листок дешевой цветной бумаги. На нем написано: «Ты прекрасна». Это здесь, где быть не только бедным, не только с момента рождения быть лишенным доступа к медицине и образованию, но и быть женщиной, похоже на тройное проклятие.


Делаю несколько фотографий, на которых дети, дети, дождь, провода, лужи, снова дети, смотрящие из окон, прячущиеся от объектива, Александра, котрой 6 лет, но из-за хронического недоедания кажется, что ей три. Мамы, приносящие дочерям по очереди одни и те же большие сандалии, чтобы они не были босыми хотя бы на фотографии.

Следующая встреча была в противоположном конце Боготы, торговом центре, где нас ждали давно живущий в Колумбии русский, являющийся представителем одной крупной российской фирмы и его колумбийская жена. Если честно, я не особо искал этой встречи, просто мне сказали, что он сказал, чтобы мне сказали, что нам обязательно нужно встретиться. В результате вышел примерно следующий вольный диалог:

— Ну и как она, жизнь в Колумбии?
— Лучше, гораздо лучше, намного лучше, чем раньше. Значительно безопаснее. Есть очень красивые места, пляжи и курорты. Вы куда поедете?
— Ммм... эээ... мммм... Хотелось бы посмотреть разные места... эээ... ммм...
— Как будете путешествовать?
— На автобусах.
— Не советуем. Очень неудобно. Лучше возьмите машину.
— А мы водить не умеем.
— Тогда возьмите машину с шофером. Здесь можно недорого найти...
— А как вообще жизнь в Колумбии?
— Лучше, чем несколько лет назад. Это правительство навело порядок. Похищений стало меньше. Порядку больше... Смотря куда вы хотите поехать...
— Ну например, в Чоко.
— В Чокооооооо?
— В Чоко, а что?
— А что там делать? Ни дорог нормальных, ни хороших отелей... Одни негры... Хотя я конечно не расист.
— А вы были в Чоко?
— Нет. А зачем? Здесь столько красивых мест... А потом куда?
— А потом я хочу в Венесуэлу.
— В Венесуэлу? Там сейчас вообще ужас.
— Ужас? Почему?
— С этим Чавесом... Раньше была нормальная страна, а теперь, как Советский Союз. Если у тебя там есть два или три дома, второй и третий отберут и отдадут бедным. Государство во всё вмешивается. Там все бездельники и не хотят работать. И сервис никакой. Не дождешься, пока обслужат. В общем, как Советский Союз.


Если вы понимаете испанский, поищите в www.youtube.com видеоматериалы, снятые компанией независимых документалистов Contravia. Я не видел ничего лучшего (в смысле честного и беспощадного) на темы колумбийской трагедии, чем их репортажи. Контравиа – это обратное движение поезда по рельсам и в этом случае мужественный и серьезный анализ действительности вопреки и наперекор формируемому послушными власти СМИ «общественному мнению».


Мы встретились с директором «Конравии» Хольманом Моррисом и его братом Пабло у них в офисе в элегантном районе Боготы. Я вез на встречу с ними бутылку любимого чилийского вина, массу вопросов и главное – слова восхищения, которые трудно подобрать.

И самый большой и непроизносимый изо всех этих вопросов: - Ребята, каким чудом вы до сих пор живы?

С первого взгляда – по именам, лицам и манерам очевидно, что Моррисы – выходцы из «белых», элитных слоев колумбийского общества. Говоря о внешней атрибутике в них нет ничего от «народа», понимая под которым, как это принято в Латинской Америке, средние и нижние пласты социальной пирамиды.

Смыслом их жизни, вместе с небольшой группой родственников и друзей, стало разоблачение лжи и несправедливости, прявящих их родиной. Исполнение долга каждого порядочного журналиста... казалось бы, что в этом особенного... К сожалению, думаю, что не только в Колумбии, но и в мире таких журналистов единицы. Огромное большинство или продается или ищет работу не по специальности. Я уверен, что если бы таких журналистов было хотя бы в два раза больше, мир стал бы совершенно другим.

Богота – город достаточно холодный для Колумбии и я часто вижу на улицах мотоциклистов в шерстяных масках. Интересно, привык ли Хольман не замечать их? Говорят, тарифы киллеров в самых «экономных» местах страны начинаются примерно с 25 долларов. На похоронные венки, которые время от времени оставляют в дверях квартиры «партизана» и «врага Колумбии» Хольмана, наверняка потрачено уже намного больше. Несколько раз ему приходилось с семьей выезжать из страны, но он всегда возращался.

Пару лет назад Швейцарское национальное телевидение сняло о нем документальный фильм «Нежелательный свидетель». До августа 2008 года их программы транслировались по одному-единственному колумбийскому телеканалу в самое позднее «нерейтинговое» время. Теперь и это прекратилось. Средний колумбиец не знает об их работе, потому что очень важно, чтобы он никогда о ней не узнал.

В конце беседы мы договаривемся о более подробной встрече когда он будет посвободнее, планируем день и время, но эта встреча не состоится, потому что за два часа до этого колумбийская армия освободит Ингрид Бетанкур с группой заложников и для страны это станет главным событием жаркого лета 2008 года.


Проходя мимо одного кафе в туристической зоне, замечаю в витрине пакетик с жареными муравьями к пиву. Устоять перед такой экзотикой невозможно и хотя я не знаю, сколько пива необходимо мне выпить, чтобы смочь закусить этим деликатесом, не сфотографировать это нельзя. Выбираю за прилавком пакетик с более целыми насекомыми и слыщу за спиной русскую речь: « - А что это он покупает?», и на том же языке отвечаю, что он покупаю моё любимое блюдо из муравьев. До двух женщин туристического вида, собравшихся традиционно, в смысле по-нашему, общнуться, и уже перестроивших свою программу восприятия реальности на непонимание здешних наречий, смысл моих слов не доходит. И одна говорит другой: «- Странно, иногда они говорят что-то очень похожее на русский». Приходится протянуть ей пакетик и повторить по слогам: « - Му-ра-вьи!!!». Потом следует короткая, но интенсивная немая сцена, потом меня пытаются допросить на тему, где я так хорошо выучил русский язык. Потом широким русским жестом скупаются все наличные муравьи и мы празднуем встречу соотечественников вокруг бутылки виски, которую эти сеньоры целый день носили по Боготе и не знали, где бы её...

Это две подруги юности; одна живет в Москве, а другая уже давно – в Штатах и местом встречи была выбрана Колумбия. Лусиана мучительно, но с мужеством, достойным уважения, пытается вписаться в ритм возлияний. Сеньоры уже провели неделю на пляжах Картахены и только что приехали в Боготу за впечатлениями и изумрудами. Колумбия им очень нравится, особенно гостеприимство людей и экзотическая красота женщин. В ответ на вопросы к нам о стране и жизни в оной, пытаемся говорить о войне, землях без людей, людях без земли, о несправедливости, терроре и прочем, чего с пляжей Картахены не видно и о чем с туристами говорить не положено.

Москвичка искренне удивлена, поворот разговора оказывается для нее неожиданным, она задает интересные вопросы. Американка перебивает разговор словами о том, что это не нашего ума дело и везде сейчас трудно. Беседа дальше не клеится. Появляется очередной бездомный и просит денег купить поесть и Лусиана в очередной раз покупает ему что-то наподобие комплексного ужина и он ест все это при нас и за нашим столом. Американка спрашивает, из очень ли богатой семьи моя подруга. Я пытаюсь объяснить ей, что моя подруга не совсем нормальная, что работает она на добровольной работе и без зарплаты, а на совсем небольшие деньги зарабатываемые за счет разных нерегулярных проектов, она живет и подкармливает тех, кто голоден. И что у нее нет ни машины, ни загородного дома, ни собственной квартиры, ни карточки Виза. Американка говорит, что этот здоровый лоб сам должен идти работать и что мы ничего ему не должны. Совершенно очевидно, что ужин за одним столом с бомжом не входил в ее планы. Москвичка ничего не говорит, но прекрасно видно, что внутри ее что-то происходит.

И всё это вовсе не к тому, что американские буржуи все плохие, а загадочная русская душа всегда готова принять на себя всю боль мира. Просто так случилось, и мне очень жаль, что не удалось продолжить разговор с москвичкой, которая может быть впервые испытывала нетуристический интерес к Латинской Америке.


В самом центре Боготы, на площади Боливара, есть огромное здание, от которого веет холодом и тяжестью. Вдоль массивных ступеней разгуливают голуби, в тени массивных порталов задремало несколько уличных собак. На заградительных щитах поверх надписи: «Сенат республики. Служба безопасности» невидимой рукой начертано «М-19 продолжает сопротивление. Мы победим». Это Дворец Правосудия. Он стал известен миру утром 6 ноября 1985 года, когда в группа из 28 партизан Движения М-19 захватила его, взяв в заложники находившихся там членов Верховного суда. Целью акции было привлечь внимание страны и мира к тому, что правительство не выполняет достигнутые год назад договоренности о прекращении огня.


В ответ на это армия предприняла штурм с использованием танков и огнемётов, через 28 часов боя с сопротивлением было покончено. Дворец оказался практически полностью сожжен внутри. По официальной версии в бою погибли все паритизаны, 11 солдат, 43 гражданских, из которых – 11 судей и еще 11 гражданских из персонала дворца «пропали без вести». В результате последующих независимых расследований выяснилось, что большинство гражданских погибли от огня военных, уничтожавших всё, что находилось во дворце, «пропавших без вести» военные вывели живыми из дворца и после зверских пыток они были казнены, а тела 10 из 11 до сих пор не найдены. Спецслужбы через продажную прессу распустили слух, что захват дворца партизанами организовал и финансировал величайший наркоторговец всех времен и народов Пабло Эскобар...


Но история эта началась намного раньше. Партизанское движение М-19 возникло как раекция на фальсификацию результата президентских выборов 1970 года. Это произошло 19 апреля, отсюда и название – Движение 19 апреля – el Movimiento 19 de abril – сокращенно М-19. Это была первая и единственная в истории страны партизанская организация, не марксистско-ленинского или маоистского характера, как другие, а открытая для достаточно разных идей и искавшая свою идейную опору не в СССР, на Кубе или в Китае, а в персонажах и событиях собственной, колумбийской истории. Около 80% ее участников были католиками, и целью ее существования был не приход к власти с целью постоения социализма, а создание в стране реальной демократической системы, где были бы реально представлены все слои населения и соблюдались бы основные человеческие права.

Особое внимание уделялось символическим пропагандистским акциям – самым известным из них стало похищение из музея шпаги главного героя за независимость и единство стран Латинской Америки – Симона Боливара. В руках М-19 эта шпага «возвращалась в бой» за идеалы Освободителя и была возвращена народу Колумбии в 1990 году в день открытия Национальной Конституционной Ассамблеи.

Для разъяснения целей своей борьбы движение время от времени захватывало типографии крупнейших газет и публиковало огромными тиражами свои документы.

В феврале 1976 года партизаны похитили главного профсоюзного босса страны – президента Конфедерации Профсоюзов Колумбии Хосе Ракеля Меркадо. Ему были предъявлены обвинения в предательстве интересов трудящихся страны. В ходе допросов он признал, что работал на американцев и получал от них большие суммы денег. М-19 выпустило брошюру тиражем в 500 тыс экземпляров с представлением доказательств предательства Меркадо. Потом движение организовало широкую дикуссию в рабочей и профсоюзной среде по поводу того, как с ним поступить дальше. Люди писали на стенах «да» или «нет» по поводу казни Меркадо. Я познакомился с человеком, который дружил с тем, кто 19 апреля привел приговор в исполнение. «Это был врач. Меркадо был убит выстрелом в сердце. Почти не было крови.»

Привожу этот случай не потому что никогда не соглашусь со смертной казнью. М-19 были не ангелами и нередко совершали ошибки, которые многие назовут преступлениями. Более того, думаю, что партизанское руководство знало, чем рискует, когда шло на этот шаг. Но если кто-то действительно хочет попытаться разобраться почему, он должен учесть, что все эти десятилетия против рабочего движения Колумбии идет настоящая, безо всяких преувеличений, война, с сотнями погибших активистов каждый год. Хосе Ракель Меркадо был предателем и кто сможет ответить скольких жизней стоило его предательство, и сколько жизней можно было спасти на украденные им у своих товарищей деньги? Поэтому в целом страна поддержала или по крайней мере не осудила этот приговор.

В течение 20 лет своего существования, партизаны из М-19 провели сотни блестящих военных операций против превосходящих сил противника, взяли под контроль сотни населенных пунктов и пользовались большими симпатиями и поддержкой среди населения. Все очевидцы и участники этих событий совпадают в том, что партизаны всегда были очень уважительны по отношению к гражданским и строго соблюдали военную этику - пленные и раненных солдаты и офицеры противника всегда получали медицинскую помощь, достойное обращение и потом их обычно передавали Красному Кресту.

Силой оружия М-19 пыталось навязать различным правительствам мирные переговоры, главным условием которых было установление минимальных основ социальной справедливости и демократии в Колумбии. Это была единственная организация, отваживавшаяся похищать родственников крупнейших наркодельцов с требованием выкупа, который направлялся обычно на удовлетворение нужд самых бедных групп населения.

В апреле 1983 года в самом начале попыток диалога с правительством, происходиших в Панаме, по пути из Колумбию в Панаму а авиакатастрофе гибнет легендарный командир движения Хайме Батеман. Маленький частный самолет, пилотируемый сенатором от Консервативной партии навсегда исчезает в небе над панамской сельвой. Метеорологические условия полета были идеальны. Многмесячные поиски не дали никаких результатов. Только в начале 90-х индейцы принесли в одно из отдаленных селений найденные в сельве полуистлевшие военные ботинки с костями фаланг пальцев и анализ ДНК подвердил, что это останки Батемана. Случайность? Неслучайность?

В 1984 году, впервые в истории вооруженных повстанческих движений Латинской Америки, М-19 начало мирные переговоры с правительством и была достигнута договоренность о прекращении огня. Вся Колумбия была свидетелем того, как усилиями олигархии и армейских кругов этот процесс был сорван. Несколько месяцев несмотря на постоянные военные провокации и убийства наемными киллерами безоружных партизанских командиров, М-19 сохраняло взятые на себя обязательства.

Самая известная страница этой истории – бои под местечком Ярумалес, в долине реки Каука в нескольких километрах от городка Коринто. В горах Ярумалеса находился партизанский лагерь, где пребывал военный руководитель движения и будущий кандидат в президенты страны Карлос Писарро и с ним около 200 человек, в большинстве своем – плохо вооруженная и необстреляная молодежь. Этот лагерь занимал около 1500 м в длину и 400 в ширину. Уже больше полугода действовало соглашение о прекращении огня и делегация партизан в столице вела трудные переговоры об условиях разоружения М-19 и преврашения его в легальную политическую организацию. Внезапно лагерь в Ярумалесе был окружен 4 000 солдат армейского спецназа, и при поддержке вертолетов и тяжелой артиллерии начался штурм. Бои шли круглосуточно и продолжались 26 дней. В конце концов из-за давления различных общественных организаций и независимой прессы армия была вынуждена прекратить огонь и открыть коридор для выхода партизан.

Не знаю, каким образом, и кому это пришло в голову первым, но в эти трагические дни и ночи, гимном защитников Ярумалеса стала песня "Preludio a Girón" кубинского барда Сильвио Родригеса (Silvio Rodríguez), в которой поется о том, что «Никто не сможет умереть, особенно сейчас...» (Nadie se va a morir, menos ahora). Привожу эту маленькую частную деталь, потому что когда сегодня я думаю об этой истории и слушаю эту песню, она переворачивает мне душу.

Захват Дворца Правосудия был, несомненно, крупнейшей военной и политической ошибкой М-19. Партизаны расчитывали, что подписавшее с ними ряд соглашений правительство, обязательно пойдет на переговоры и в процессе такой эффектной акции удастся собрать достаточно свидетелей и заставить армейскую верхушку соблюдать договор о прекращении огня. Реальность оказалась совершенно иной. Армейская разведка знала о готовящемся штурме дворца, и облегчила его захват, фактически убрав охрану в день нападения. Дворец Правосудия был превращен в ловушку. Несмотря на то, что высокопоставленные судьи – заложники звонили в находящийся в двух кварталах оттуда президентский дворец, пытаясь связаться с президентом и умоляя о прекращении огня, их никто не услышал. Армейское руководство фактически отстранила президента от возможности принимать решения и превратила штурм Дворца Правосудия в месть М-19 за все военные поражения и унижения последних лет. Во дворце погибли лучшие военные кадры партизан. Пленных был решено не брать. Заодно вызвав побольше жертв среди заложников и не оставив живых свидетелей было очень удобно обвинить в бойне М-19, подорвав его моральный авторитет.

В последующие годы, несмотря на то, что движение сохранило основную политическую и военную структуру, все сильнее ощущался внутренний кризис, вызванный противоречиями между поставленными изначально целями и достигнутым результатом. Единства действовавших в Колумбии различных партизанских групп достичь так и не удалось, потому что несмотря на схожесть декларативной части, методы и цели различных организаций были достаточно разными и каждая считалая себя самодостаточным революционным авангардом.

По словам одного знакомого, прошедшего через М-19 с момента его основания до штурма Ярумалеса и последующих событий: «Все что мы делали – было не для нас, а для народа, так как мы это понимали. Мы чувствовали, что выполняем свой гражданский долг. Но мы видели, что большая часть наших действий не достигает цели, что в этой войне наши пули убивают солдат и полицейских, которые тоже дети народа, который мы обязались защищать. А истинные виновники войны и голода, те, против кого мы подняли оружие, оказываются почти неуязвимы. Они или живут за границей или научились слишком хорошо прикрываться другими. Наша война вызывала репрессии против гражданского населения, которое нас поддерживало и это нередко тоже вызывало у нас чувство вины и противоречия. С каждым годом становилось все более ясно, что эту войну необходимо заканчивать и главный вопрос был в том, на каких условиях мы можем позволить себе это сделать. Нам было необходимо добиться открытия в Колумбии новых демократических пространств участия народа и с народом. Мы всегда стремились стать легальной политической силой, чтобы бороться за наши идеалы мирным путем и весь вооруженный этап был нужен для того, чтобы добиться такой возможности».

В октябре 1989 г в условиях подполья проходит Национальная конференция М-19 и 227 голосами из 230 депутаты принимают решение сложить оружие и стать легальной политической организацией. Правительство берет на себя встречные гарантии по обеспечению безопасности разоружившихся партизан и обязуется утрведить законодательные поправки в пользу расширения демократических свобод и гражданских прав в стране.

На втором повтороном голосовании Национальный конгресс не ратифицирует обещанные правительством реформы, тем не менее М-19 заявляет о готовности выполнить свои обязательсва перед страной и 8 марта 1990 года, на центральной площади деревушки Санто-Доминго в долине реки Каука, в присутствии международных гарантов, сотни партизан складывают оружие и заявляют о создании политического движения Демократический Альянс М-19.


В этом же году должны были состояться президентские выборы и 39-летний командир М-19 Карлос Писарро становится кандидатом в президенты. Он пользуется огромной популярностью в стране и согласно большинству опросов у него наиболее высокий шанс выиграть выборы. 26 апреля, того же 1990 г. в строго охраняемый властями аэропорт Боготы входят вооруженные убийцы, без проблем садятся на рейс в Барранкилью и в полете в упор расстреливают Карлоса Писарро и успешно скрываются от правосудия после посадки. Разумеется, по сегодняшний день.

В стране начинается настоящая охота на разоружившихся участников М-19. Ее возглавляют ультраправые боевики – «парамилитарес» и наркомафия – близкие партнеры руководства вооруженных сил. В течение нескольких лет убиты и «пропадают без вести» около ста наиболее известных и опытных представителей движения.

К чему был этот такой длинный экскурс в историю? К тому, что сейчас мы с Лусианой выезжаем из Боготы в столицу провинции Толима город Ибаге, где живет ее лучший друг, бывший партизан из М-19.

Чтобы войти в здание колумбийского автовокзала, необходимо пройти через детектор металлов и иногда проверку документов. Мы выбираем то, что выезжает скорее – странный гибрид между такси и «бусетой», больше всего напоминающий мне транспорт ритуальных служб.

Дорога оказывается весьма красива и благодаря обилию холмов и открывающихся за ними долин, напоминает мне путь из Сантьяго в Вальпараисо. Правда, с той существенной разницей, что скорость общественного транспорта ограничена здесь в отличие от Чили не 100, а 60 км в час и это заметно увеличивает расстояния. Поскольку колумбийский организм Лусианы порочно зависим от кофе, настолько что если в течение двух часов туда не поступает доза кофе, ее мозг засыпает, болтать оказывается не с кем и смотрю в окно.

«Чилийский» пейзаж начинает постепенно меняться, мы спускаемся и видно все больше экзотической роститльности – вместо сосен и эвкалиптов – бананы, пальмы и другие вторичные субтропические признаки.


Время от времени видны биг-борды с нелюбезными раскрашенными лицами солдат на тропе войны и институционными надписями наподобие: «Да ниспошлет Господь победу нашей славной армии». Это несколько противоречиво, поскольку официально правительство Колумбии не признает наличия в стране вооруженного конфликта. Официально есть только «угроза терроризма», что позволяет получать из союзных Штатов щедрое финансирование проводимых круглосуточно военных операций в войне, которой «нет».

Неожиданно у меня появляется собеседник. Едущий возле меня один примерно 10-летний мальчик угощает меня... нет, не муравьями, а картофельными чипсами, и начинает рассказывать о своей жизни. Поскольку я никогда не был колумбийским ребенком, понятно мне далеко не всё, и поэтому я тоже начинаю дружелюбно мычать, улыбаться, подмигивать и нечленораздельно поддерживать беседу, чтобы ему было непонятно, что мне непонятно.

Интересным и удивительным мне показалось другое – не знаю точно как сейчас в России и Украине, но в Чили детей учат не доверять, бояться и не разговаривать с незнакомыми взрослыми. Я помню, что еще в старые перестроечные времена, в соседней Польше протянуть в электричке попутчику вареное яйцо или бутерброд выглядело чуть ли не символом азиатчины или дурного тона. В Колумбии – стране, где у людей есть, казалось бы, больше чем у кого бы то ни было, опасаться ближнего, отношения часто оказываются куда проще и здоровее, чем в безопасных и «благоразумных» странах.

Толима – это один из 32 департаментов Колумбии, расположенный в долине главной реки страны – Магдалены. Большая часть этих холмистых мест покрыта тропическими лесами, а на возделываемых землях выращивают рис, хлопок, кофе, какао и сахарный тростник. Главный город Толимы – Ибаге, куда мы едем, это музыкальная столица Колумбии; здесь находится лучшая консерватория страны и производятся знаменитые типле. Типле – самый репрезентативный инструмент колумбийского фольклора, он похож на гитару, но меньше ее, и в нем четыре тройных струны, настроенных по интервалам: кварта – большая терция – кварта.

Но если есть что-то в Толиме влекущее не меньше, а может быть даже больше, чем звуки типле – это чудо, именуемое лечона. По мере приближения к Ибаге, это магическое слово повторяется всё чаще в виде надписей на проносящихся мимо придорожных ресторанах. Иногда лечоны оказываются не только надписями, но и самими собой – выставленными напоказ и во искушение проезжему румяными молочными поросятами, с хрустящей - только что из печи – темно-бронзовой шкурой и начинкой из мяса, гороха, риса, перца с луком и массы таинственных толимских пряностей.

В настоящей деревенской кухне лечону подают на банановом листе с тростниковой водкой – агуардьенте, и с наступлением темноты церемония щедро приправляется множеством историй о духах, душах и колдунах, которые в изобилии водятся в этих магических местах.


Что касается колумбийской кухни вообще – думаю, что после никем не превзойденного искусства кулинаров Перу и безумной фантазии вкусов, цветов и запахов Мексики, колумбийский стол вполне заслуживает третьего места в Латинской Америке.


К обеду, одолеваемые свинскими мыслями о лечоне приезжаем в город, созваниваемся со ждущим нас другом Лусианы и договариваемся о встрече на вечер. В предстоящем разговоре меня интересует несколько моментов, но в первую очередь это взгляд бывшего партизана, хорошо и не понаслышке знающего историю своей страны, на ее сегодняшний момент.

Этот человек, - назовем его его собственным бывшим партизанскими именем – Артуро – директор одного из ведущих отделов Общества Красного Креста департамента Толимы. Его работа – спасать жизни, и с опытом его прошлой истории мало кто в Ибаге умеет это делать лучше, чем он. Сегодня воскресенье, но для его работы это не имеет ни малейшего значения.

В остающееся до вечера время встречаемся с одним из подобранных когда-то Лусианой на улице юных хулиганов, от которого отказывалась семья и школа. Сейчас он работает и учится на факультете кинорежиссуры. На своей машине он возит нас по Ибаге и окрестностям, рассказывая свою версию истории своего города. Мы заезжаем в нищие районы, где живут семьи изгнанных со своей земли крестьян.

Пытаюсь фотографировать эту жизнь из машины (выходить опасно), но не могу справиться с чувством неловкости, когда незнакомые мне люди по ту сторону реальности ловят взгляд объектива и чувствуют себя объектом странного фотосафари из машины. Они не знают причин нашего вторжения в их гетто и совершенно беззащитны перед нашим небезразличием, наверняка выглядящим со стороны как обыкновенное туристическое любопытство.

Возвращаемся в центр и пьем кофе на террасе второго этажа одного из длинных колониальных домов, стоящего вдоль центральной пешеходной улице. Сегодня воскресенье и как в любом городе любой страны мира, люди выходят на семейную прогулку. Достаю фотоаппарат и начинаю заниматься воплощением этой навязчивой идеи, которая не отвяжется от меня до конца поездки. Пытаюсь сделать то, что про себя называю «человеческий портрет Колумбии».

Есть в здешних лицах нечто, что заставляет меня вновь и вновь щелкать затвором. Или это просто подогретая тропиками и стимулируемая кофеином игра воображения? В этой стране идет война? Эта страна реальна или это я ее себе такую придумал?



За полчаса до встречи звоним Артуро и его телефон отключен. В течение последующих четырех часов занимаемся тем же и результат тот же. Он знал, что мы приехали из Боготы только для этой встречи и она была согласована заранее. Около 12 ночи начинаем объезжать на такси представительства Красного Креста, которых в городе оказывается несколько. Бдительные коллеги Артуро нас не знают, поэтому никакой информации, кроме той, что его нет на работе, пролучить не удается. Логично... уже почти час ночи.

Ищем отель, где переночевать, а потом какое-нибудь еще открытое заведение, чтобы уже не столь важно что, но съесть. В провинциальных городках Латинской Америки, если это не богемная Аргентина, найти где перекусить в ночь с воскресенья на понедельник, практически невозможно. Но поскольку для нас невозможное возможно мы в конце концов попадаем в квартал терпимости – единственное вечно живое место города – и под понимающие взгляды трудящихся квартала восстанавливаем ослабевший энергетический баланс и вместе с ним – надежду найти Артуро.

И мечты, как известно, всегда сбываются. Когда мы на следующий заканчивали обедать, у нее звонит мобильник. Очень плохо слышно. Артуро приветствует нас из джунглей и говорит, что при благополучном стечении обстоятельств он сможет спуститься с гор и добраться до Ибаге часа через четыре. Обстоятельства складываются так, что еще через шесть часов он звонит опять, чтобы сказать, что уже подъезжает к Ибаге и через полчаса мы можем встретиться у него в офисе.

Оказывается, вчера днем из-за дождей в горах под Ибаге был оползень. В каком-то дальнем горном хуторе рухнул дом крестьян, несколько человек оказались под обломками, и среди них слепая 90-летняя старуха и ее 13-летний внук. Из-за отсутствия коммуникаций, чтобы добраться до места событий необходимо было 6 часов подниматься под проливным дождем тропами сельвы, потом разребать вручную обломки дома, а потом на импровизированных носилках вчетвером тем же путем выносить слепую бабушку и внука с двумя открытыми переломами и поврежденным позвоночником.

Раньше жизнью Артуро было его участие в Движении М-19, которому он отдавался единственным возможным для него способом – до конца. После поражения военного и политического проекта М-19, его жизнью стала работа в Красном Кресте. Для решения обыденных ЧП, связанных в основном с несчастьями в труднодоступных горных районах провинции, партизанский опыт Артуро оказался просто незаменим, и он – один из основных региональных директоров не может не участивовать лично в каждой из спасательных операций. Есть у него одна фраза, на все случаи жизни: «Есть только один способ что-либо делать. Делать это хорошо.» Разумеется, это приносит ему массу неприятностей и проблем в работе. Но я не знаю человека более неспособного совершать сделки с собственной совестью, чем Артуро. Хотя наверное его собственная совесть уже давно не только его, потому что я знаю, что в ней живы его погибшие товарищи из М-19...

Наконец мы встречаемся на входе во двор, ведущий в его офис. Артуро – маленький, очень худой, чем-то похож на горного зверька. Он в униформе колумбийского Красного креста, по пояс в грязи, больше суток он не ел, не спал и не носил сухой одежды. У него лицо счастливого человека, который знает зачем живет. Во дворе его офиса – машина с перечеркнутым автоматом и собака, которая счастлива не меньше, чем хозяин. Мы сидим в маленькой беспорядочной комнате, которя является его кабинетом. Он сигареты курит одну за другой и мы нащупываем темы для начала разговора. Я привез ему чилийский сувенир – книгу вдовы Виктора Хары Джоан с ее автографом для него, потому что знаю что он любит песни Хары. Он не замечает ее или для него это сейчас не важно.


Мне трудно привыкнуть говорить на «вы». Артуро говорит мне, что я могу обращаться к нему, как мне проще, он просто привык говорить «ты» только ближайшим родственникам и нескольким самым близким друзьям. Во многих местах колумбийской провинции это норма.

Эта сумбурная беседа не имеет и не может иметь временных или концептуальных рамок. «– Думать в этой стране – преступление», - говорит Артуро. В ходе разговора он дает несколько практических рекомендаций по поводу моих предстоящих прогулок. Рассказывет о своей работе, которая строится не на гипотетическом «благодаря», на обычном «вопреки». Говорит о неизбежности трагедии соседнего городка Кахамарка, который в ближайшие месяцы или годы обязательно накроет оползень, такой же, как когда-то в Армении, но власти безразличны к предупреждениям специалистов. О том, как во время захвата партизанами из ФАРКа селений Толимы, они привыкли добивать раненых солдат и полицейских (впрочем, точно так же как и армия или парамилитарес раненых партизан) и когда ты, как Красный Крест вывозишь из зоны боя раненых, патрули одних или других тебя останавливают и требуют выдать им истекающих кровью людей, угрожая тебе и твоему персоналу и тогда приходится становиться между дулом автомата и задней дверью «скорой помощи»... О том, что эта война давно потеряла всякий смысл и никто из ее участников даже не делает вида, что соблюдает какой-то минимум военной этики... и что нет для нее более точного определения, чем братоубийство.

Олег Ясинский

Сентябрь 2008, Сантьяго.

Поделиться
Ссылка скопирована!




Рейтинг@Mail.ru
Рейтинг@Mail.ru