Сердца наши полны знамен
15 Сентября 2005
"Альенде убили за то, что он национализировал богатство чилийских недр - медь... Олигархия организовала кровавый мятеж, а чилийские военные оказались, как и бывало в прошлом, в роли охотничьих собак", - комментировал происходящее в Чили Пабло Неруда.
Торжество вернувшейся к власти олигархии было ужасным. Сторонники президента Сальвадора Альенде подлежали физическому уничтожению. Нечеловеческая жестокость расправы над коммунистами и социалистами была местью за испытанный богатыми смертельный страх перед поднявшим голову народом, которому впервые в истории Чили правительство Народного единства начало создавать сносные условия жизни.
Одним из наиболее известных и неопровержимых примеров звериной жестокости чилийского фашизма стало убийство на превращенном в концлагерь стадионе "Чили" певца и композитора Виктора Хары.
Его пытали и избивали в течение нескольких дней и в конце концов расстреляли. Изуродованное тело с зияющими ранами на голове и животе, с изрешеченной грудью и сломанными запястьями было выброшено в одном из соседних со стадионом рабочих кварталов Сантьяго. Затем по счастливой случайности его опознали в одном из переполненных городских моргов, откуда по всем правилам палачей Пиночета труп должен был исчезнуть, чтобы никто никогда не узнал, что случилось с "без вести пропавшим" в день переворота певцом.
ТЕМ страшнее узнавать, что в России, где благосклонное отношение к Пиночету стало почти нормой, находятся люди, готовые вслед за палачами Хары повторять: "Это - вожак экстремистов", "этот коммунист пел своим повстанцам". Смертельная ненависть врагов, равно как и трогательная любовь к нему простого народа, оказалась интернациональной. И вот откровения российского певца Александра Розенбаума в интервью "Аргументам и фактам"*:
— Говорят, что вы виделись с Пиночетом?
— Это было 7 лет назад. Он мне понравился: крепкий, воспитанный, хороший дед. Настоящий вояка. Но свои выводы о доне Аугусто и его правлении я сделал не по встрече, а по тому, что увидел в Чили. Если бы у власти остался Альенде, эта страна бы кончилась. (В другой версии этого интервью было и продолжение: Все, чего касается рука коммунистов, превращается в пепел).
— Пиночет убрал с дороги только 3 тысячи - тех, кто с оружием в руках выступил против режима. Туда же попал и обыкновенный кабацкий лабух Виктор Хара, из которого сделали невесть что. А он просто пошел со всеми будоражить.
После этих слов Розенбаума первым делом хочется повторить слова Хары: "Как страшен облик фашистов!" Это строчка из последнего, прерванного на полуслове его стихотворения, написанного обломком карандаша на клочках бумаги и вынесенного со стадиона "Чили" теми, кому посчастливилось выжить.
Классовая ненависть "демократа" Розенбаума оказалась даже сильнее элементарной профессиональной солидарности с музыкантом, зверски убитым за свои убеждения. Ведь сколько боли и праведного гнева появляется в глазах российских либералов, когда они жалуются на притеснения творческой интеллигенции в СССР, сколько "гуманизма" в этих их речах о свободе слова! Но судьба певца-коммуниста, замученного фашистами, в лучшем случае оставляет их равнодушными. А то они и вовсе сетуют на отсутствие у нас российского Пиночета, требуют чилийского стадиона для защитников Дома Советов. Или, как Розенбаум, выдающегося театрального режиссера, специалиста по фольклору, великолепного певца и композитора обзывают презрительным жаргонным словом "лабух", которое и найдешь-то не в каждом толковом словаре. Оно употребляется для уничижительного обозначения второсортного музыканта-халтурщика, исполняющего низкопробную музыку ради денег.
...Незадолго до переворота Виктор написал песню "Manifiesto", ставшую его поэтическим завещанием. Ради чего он пел?
Пою я не для богатых,
Не голосом тщусь растрогать
И не прошу награды -
Я к звездам ищу дорогу.
Мне песня нужна такая -
В пульсе крови, с сиянием взгляда,
Такая, чтоб умирая,
Петь ее, точно клятву.
Такая, чтоб не для денег,
Такая, чтоб не для славы,
Деревьев рожденная сенью
И раскаленной лавой.
Не голосом тщусь растрогать
И не прошу награды -
Я к звездам ищу дорогу.
Мне песня нужна такая -
В пульсе крови, с сиянием взгляда,
Такая, чтоб умирая,
Петь ее, точно клятву.
Такая, чтоб не для денег,
Такая, чтоб не для славы,
Деревьев рожденная сенью
И раскаленной лавой.
Есть, вероятно, и еще одна скрытая причина не вполне объяснимой, иррациональной злобы, прозвучавшей у Розенбаума, - подсознательное понимание того, что он, Розенбаум, просто не способен написать такую по призывной мощи и способности вести за собой песню, чтоб всего лишь стихотворные строчки и музыкальные такты могли стать достаточным основанием для расправы над их создателем. Одесский блатной романс, с которого и началась известность певца Александра Розенбаума, - это не уровень национального фольклора. А его опыт создания политической песни… Ну судите сами. В том же самом интервью приводится цитата "произведения" Розенбаума о Путине: "Имя русское Владимир - в чести бы, Мономаха бы с Высоцким скрестить, Ум помножить бы на власть да на стих, И бородой козлов заставить трясти"… Он и сам признается, что эта его песня "не пошла". Добавим: даже среди "нашистов", приглашаемых в Завидово.
"Артист, если он подлинный творец, человек по самой сути своей, столь же опасен, как партизанская война, из-за большой силы своего воздействия", - говорил Виктор Хара. Какую же силу может нести в себе песня, если за нее убивали! Если обнаруженные при обыске записи Хары становились достаточным основанием для ареста их обладателя пиночетовской охранкой. Если изъятые пластинки и кассеты имели честь гореть в кострах на улицах Сантьяго вместе с марксистской литературой. Если не только слушать песни Виктора Хары и упоминать о нем было запрещено, но даже играть на индейских национальных музыкальных инструментах, которые использовали в своем творчестве представители движения новой чилийской песни. В сущности, это все, как и само убийство на стадионе "Чили", является неопровержимым доказательством, самым главным признанием врагами таланта замечательного чилийского музыканта.
Такова была "культурная политика" Пиночета. Большой поклонник "дона Аугусто", заместитель председателя Комитета Государственной думы по культуре Александр Розенбаум желает видеть в России нечто подобное? Подчеркнем - без стеснения признается в любви к диким проявлениям фашизма не просто известный певец, а депутат российского парламента от партии власти, член "Единой России". Абсурдно, но одновременно Розенбаум умудряется еще и представить себя в качестве борца с фашизмом - призывает уголовно наказывать тех, кто продает в России "Майн Кампф". Видно, Пиночет в личной беседе забыл проинформировать его о том, что именно недобитые немецкие фашисты на основе накопленного опыта помогали местному гестапо "ДИНА" "убирать с дороги" тех, кто "пошел со всеми будоражить".
В том же духе действуют и юные кремлевские "антифашисты", устраивающие налеты на своих сверстников из левой оппозиции. Если проводить аналогии с Чили, то их "борьба с фашизмом" - в лучших традициях молодежной фашистской партии "Патриа и либертад".
Таким нападениям неоднократно подвергался и Виктор Хара, однако ему удавалось спасаться от разъяренных банд. Впервые уличные угрозы "добраться до него", если он не прекратит петь "подрывные" песни, прозвучали после песни "Вопросы Пуэрто-Монтту" ("Preguntas por Puerto Montt"). Пуэрто-Монтт - это город, в котором 9 марта 1969 года по приказу министра внутренних дел Эдмундо Переса Суховича полиция открыла пулеметный огонь по бездомным крестьянам, самовольно занявшим несколькими днями ранее пустырь для того, чтобы устроить на нем убогие хижины и защитить детей от осенних дождей. Такова была реальность Чили до прихода к власти президента Альенде. События в Пуэрто-Монте имели огромный резонанс в чилийском обществе. И четыре дня спустя на митинге протеста в Сантьяго Виктор Хара спел свою песню-обвинение Пересу Суховичу. Взволнованный, прерывистый почти речитатив выражал возмущение и гнев многих людей, и в последующее время, где бы Виктор ни появлялся, его просили спеть "Preguntas por Puerto Montt". Он начал петь эту песню и на концерте в аристократическом колледже "Сент-Джордж", где, как потом оказалось, учился младший сын Суховича. На сцену полетел камень, попавший певцу в грудь, прикрытую гитарой.
Первый успех Хары как режиссера состоялся в 1959 году, когда к студенческому фестивалю был поставлен спектакль "Похоже на счастье" ("Parecido a la Felicidad"), основанный на реальной истории любви однокурсников Виктора. К этому моменту у него за спиной был уже трехлетний курс актерского мастерства, но теперь он решил приступить к изучению режиссуры.
Театральные постановки Виктора Хары получали одобрение критиков не только в Чили, но и в других странах Латинской Америки и даже в США. Как один из самых успешных молодых режиссеров он был приглашен Британским советом для знакомства с английским театром. Поездка в капиталистическую Англию дала ему понимание того, чем чревато приобщение к "цивилизации" для стран "третьего мира", для его Родины. "У нас не чувствуешь себя столь подавленным бесполезностью своего существования", - размышлял он в своих письмах. Люди, оглушенные обилием информации, подобранной так, чтобы программировать определенным образом их мысли, не успевают сделать никакого выбора или "хотя бы подумать о нем". В этом и есть причина одиночества каждого человека "среди массы одиноких людей". "Будем надеяться, что они никогда не "цивилизуют" нас. Я предпочитаю Чили такой, как она есть - примитивной, открытой и необузданной", - заключал Хара.
Один из поставленных спектаклей назывался "Захватчики" ("Los invasores"). Речь в нем шла об ужасе обитателей особняка, захваченного бездомными нищими. Именно бедняки в трактовке Виктора Хары должны были вызывать сочувствие зрителя. "Я не хочу ставить буржуазные спектакли для псевдоинтеллектуалов... Мы должны создавать произведения, которые были бы полностью созвучны нашей действительности", - это был его принцип в театре.
Со временем музыка все сильнее захватывала его, и театру Хара стал уделять меньше времени. "Меня все больше и больше волнует то, что я вижу вокруг себя. Нищета моей собственной страны, Латинской Америки и других стран мира", - объяснял он. И гитара помогала ему выразить охватывавшие его чувства, "давала выход словам, которые раскрывают сердца".
Конец 1960-х - начало 1970-х годов в Европе - время расцвета тяжелого рока. Для современной российской молодежи и даже для тех, кому сегодня около 40 - то есть для людей, которые символом зарубежной музыки 1970-х привыкли воспринимать произведения стиля "Deep Purple" и "Led Zeppelin" - песни Виктора Хары, исполненные без помощи электрогитар, вероятно, покажутся звучащими непривычно. На его родине многие тоже долго отказывались верить в то, что чилийская по звучанию, некоммерческая музыка может иметь большой успех. Однако вполне закономерно, что музыканты, поддержавшие своей "новой песней" социальные преобразования правительства Народного единства, боролись именно за национальное искусство. Народные песни были непременными участниками демонстраций левых. "Мы должны подняться до народа, а не снисходить до него. Наше дело - вернуть людям то, что им принадлежит, - их культурные корни", - позже скажет Виктор Хара.
Борьба за чилийскую культуру была особенно актуальной и своевременной из-за захлестнувшей Латинскую Америку западной поп-культуры низкого уровня. "Североамериканский империализм отлично понимает волшебную силу общения посредством музыки, - говорил Виктор Хара, - и настойчиво пичкает нашу молодежь всякой коммерческой дрянью". Он обращал внимание и на то, что с целью нейтрализации "бунтарского духа молодежи" осуществляется коммерциализация "песен протеста". Поэтому, кстати, для своих песен Хара предпочитал использовать слово "революционные" - во избежание двусмысленностей.
Пропаганда американского образа жизни не ограничивалась навязыванием поп-музыки. Распространение комиксов, засилье продукции Голливуда в кинотеатрах, американские передачи на телевидении - к слову, все эти признаки агрессивной экспансии западной масс-культуры мы сегодня наблюдаем и в России. Альтернативой в музыке были лишь опять же адаптированные латиноамериканские песни с лишенными социального содержания текстами.
Реклама западного образа жизни попадала на благодатную почву, предлагая молодежи из бедных кварталов ложные мечты. У Хары есть песня о девушке из поселка нищеты, покончившей с собой из-за наркотиков, "Кто убил Карменситу?" ("Quien mato a Carmencita?"): "Богатство - стимул главный", - ей радио твердило, жизнь идолов рекламных с ума ее сводила", а марихуана уводила в мир журнальных грез, в которых была слава, а не окружавшие ее грязные стены.
Большую роль в развитии движения новой песни ("Nueva cancion") сыграло открытие в 1965 году детьми Виолеты Парра - Анхелем и Исабель - пеньи "Лос Парра". Пенья стала местом, где собирались исполнители латиноамериканского фольклора, и вместе с тем, что вполне закономерно, центром притяжения людей левых взглядов. В простой обстановке, выпив вина и утолив голод блюдами национальной кухни, люди часами слушали музыку. Виктор Хара был обязательным участником этих своеобразных концертов.
В 1969 году состоялся Первый фестиваль новой чилийской песни. Изначально он вовсе не был задуман как политическое действо, и его организаторы были далеки от мысли выразить таким образом свою поддержку левым. Группа "Килапаюн" ("Quilapayun") была даже исключена из состава участников за свои слишком политизированные тексты. И все же на фестивале столкнулись музыканты, требовавшие глубоких изменений в стране, и те, кто несмотря на вопиющие социальные контрасты продолжал петь "аполитичные" песни. Виктор Хара исполнил написанный специально для фестиваля "Призыв к землепашцу" ("Plegaria a un labrador"). Правая газета "Эль Меркурио" назвала песню "взрывчаткой": Хара обращался к крестьянам с призывом "сбросить оковы рабства и подставить оружью плечи" и заключал его молитвенным "Аминь!" Это было первое выступление певца на том самом стадионе "Чили", которому впоследствии суждено было стяжать столь ужасную славу. А лично для Виктора Хары он стал одновременно и местом триумфа, и последних мук.
Одним из свидетелей последних дней жизни Хары стал личный врач Альенде Данило Бартулин. Он сумел выжить в 14 тюрьмах, концлагерях и центрах пыток, где из него выбивали "показания" о том, что Альенде был алкоголиком и наркоманом. Бартулин сражался вместе с президентом в Ла Монеде, а на следующий день после переворота оказался на стадионе "Чили". Они провели вместе около трех суток, и, по словам Бартулина, Хара продолжал вспоминать, как ему, победителю фестиваля, аплодировали тогда трибуны. Он уже не сомневался в том, что ему не суждено вырваться со стадиона, и все-таки верил, что возмездие убийцам неизбежно, что "когда-нибудь наш кулак ударит с такой же силой"...
В январе 1970 года Народное единство объявило своим кандидатом на сентябрьских президентских выборах Сальвадора Альенде. Виктор Хара полностью посвятил себя избирательной кампании: играл на митингах в его поддержку, агитировал своими песнями голосовать за Альенде и просто, усевшись на краю сцены, разговаривал с людьми об их ежедневных заботах и трудностях. Он работал "во имя того, что прежде казалось лишь мыслью, идеей, мечтой, а теперь превращалось в реальность, в могучую действенную силу".
Мирные демонстрации Народного единства собирали огромное количество людей, заполнявших весь центр Сантьяго. Как, наверное, великолепно это было: мощный хор из сотен тысяч голосов поет "Venceremos"! Первый вариант текста песни, ставшей впоследствии гимном Народного единства, был написан Виктором Харой, автором музыки стал Серхио Ортега. Потом слова переписали заново, но все-таки побеждал Альенде под написанный Харой текст. Массовость этих гигантских демонстраций (самая крупная из них собрала 800 тысяч человек) не могла не пугать врагов. На одной из них был застрелен восемнадцатилетний Мигель Анхель Агилера, вышедший на улицу по призыву профсоюза. Его памяти Хара посвятил песню "Сердца наши полны знамен" ("El alma llena de banderas"), с которой он выступил на Втором фестивале новой чилийской песни в августе 1970 года. Политическое противостояние было настолько сильным, что музыкантов, не поддерживавших Альенде, со свистом прогоняли со сцены. Музыка "Nueva Cancion", основанная на национальной традиции, с острыми политическими текстами, затрагивающими многие социальные проблемы, безусловно, стала символом Народного единства.
Альенде получил на выборах 36,3% голосов, его ближайший соперник Алессандри отставал менее, чем на полтора процента (34,9%). На улицах столицы ликовали бедняки, празднуя победу своего лидера. Богато одетые женщины в центре Сантьяго размахивали белыми платочками, умоляя спасти их от коммунизма.
Начиналась совсем другая жизнь. Специальные "групо мобиль", созданные для разгона демонстраций с помощью водометов, были расформированы, а их "спецтехника" отправлена обеспечивать водоснабжение в поселки нищеты. Детям бедняков стали бесплатно давать молоко. На побережье начали создавать первые дома отдыха для рабочих. В новых песнях Хара обращался с призывом "распахнуть окно" навстречу новой жизни, для которой еще так много нужно было сделать. "Мне хочется быть десятью людьми сразу, чтобы успеть сделать в десять раз больше, чем нам предстоит. Нам предоставлена чудесная возможность создать социалистическое общество мирным путем, и нельзя не воспользоваться ею... Мир следит за нами, чтобы понять, возможно ли это", - писал он.
А враги народной власти тем временем устраивали беспорядки на улицах Сантьяго, заполняли их слезоточивым газом, не желая мириться с выбором народа. Члены "Патриа и либертад" переворачивали общественный транспорт и били витрины магазинов и кафе, чьи владельцы были сторонниками "товарища президента".
Политическая борьба в стране обострялась. И "Nueva Cancion" принимала в ней самое непосредственное участие. Ансамбль "Килапаюн" мастерски справлялся с песнями на злободневные темы: музыканты высмеивали богатых дам из баррио альто, скорее всего впервые в жизни взявших в руки кастрюли, да и то не для того, чтобы использовать их по назначению, а для участия в антиправительственных демонстрациях. "Инти-Илимани" ("Inti-Illimani") занялись созданием большого сочинения, основанного на 40 пунктах программы Народного единства, "Песнь о программе" ("Canto al programa"). Все музыкальные произведения подобного рода, как и песни Хары, посвященные насущным политическим задачам, по своей сути очень напоминают "хозяйственные агитки" Маяковского, хотя идею полного подчинения собственного творчества задачам революции и строительства социализма чилийские музыканты вряд ли формулировали в том виде, в каком это делал советский поэт.
Замечу в скобках, что это обстоятельство вовсе не снижает их художественной ценности, скорее, наоборот, - показывает, насколько точно Хара чувствовал социальный заказ общества.
Замечательным примером песни, написанной по конкретному политическому поводу для достижения поставленной цели, стала "Ни вашим, ни нашим" ("Ni chicha, ni limona"). Бесшабашная почти до уничижения песня высмеивала тех, кто никак не мог решить, с кем он - с угрожавшими террором правыми или с народом, выбравшим социализм. Она имела и большой политический смысл: на перепутье была христианско-демократическая партия, от позиции которой зависело равновесие сил в парламенте. Вошедшая в десятку лучших песен Чили "Ni chicha, ni limona" с легко запоминающимся, заразительно веселым припевом наверняка сыграла свою агитационную роль на муниципальных выборах в апреле 1971 года, в результате которых Народное единство получило абсолютное большинство.
Ряд песен Хары - это необычайно правдоподобные портреты тех простых людей, которые считали певца своим, одним из них. Его часто приглашали к себе домой, чтобы накормить тем немногим, что сами имели. Такова песня "Анхелита Уенуман" ("Angelita Huenuman") - о крестьянке, ткущей в холодные зимние месяцы одеяло необычайной красоты, чтобы плод своего долгого и кропотливого труда продать в ближайшем городке; "Лассо" ("El lazo"), где слушатель угадывает образ старика из родной деревни Виктора Лонкен, чьи руки уже плохо слушаются, перестали быть достаточно ловкими для того, чтобы плести хлысты; и знаменитая "Я помню тебя, Аманда" ("Te recuerdo, Amanda") о молодой работнице, спешащей всего за пять минут насмотреться на своего возлюбленного Мануэля.
Музыкальные образы этих людей, с любовью показанных с помощью гитары и мягкого, теплого голоса, как будто Виктор улыбается, когда поет, в итоге подтолкнули его к созданию целого музыкального "Поселка" - он выпустил диск с таким названием ("La poblacion").
В основу легла история поселка нищеты Эрминда-де-ла-Виктория, хотя, конечно, это был собирательный образ, вобравший в себя в том числе и черты поселка Норгалес, в котором рос Виктор Хара.
Обитатели Эрминды-де-ла-Виктории рассказали музыканту, что долгое время их семьи ютились вдоль берегов реки Мапочо, каждую весну смывавшей их хижины. Отчаявшись, люди решили захватить более сносный для жизни участок земли в надежде, что их оттуда не сгонят. По сигналу они бросились к облюбованной земле, но полиция открыла огонь. Шальной пулей была убита маленькая девочка Эрминда, в память о ней и был назван поселок.
Для большей убедительности в альбоме использованы записи, сделанные в поселках: голоса женщин, лепет ребенка, лай собаки и крик петуха. Хара был доволен своей режиссурой, позволившей с помощью элементов театра обогатить его музыку, и собирался продолжить работу в этом направлении.
В том же ряду песен-портретов стоит и "Лучин" ("Luchin"). Как и большинство песен Хары, она имеет в своей основе подлинную историю. Первой же зимой новой власти буря с сильнейшим ветром и дождем, как случалось и прежде, лишила и без того хлипкой крыши над головой жителей поселков нищеты. Буря была обычным делом в это время года, однако необычным на этот раз оказалось поведение властей. Вместо привычной весьма лицемерной филантропии - раздачи теплых вещей и старых одеял тем, у кого больше не было никакого дома, - на спасение от воспаления легких детей бедняков были мобилизованы правительственные организации, профсоюзы и университеты. Студенты и артисты факультета, где работала жена Виктора Хары балерина Джоан, отвечали за спасательные работы в поселке Ренка. Большого труда стоило просто добраться до него по затопленным грязью дорогам, чтобы доставить укрывшимся в местной церкви людям продукты и керосин. Оборванных, голодных и больных детей, никогда в жизни не видевших обычной ванны, эвакуировали в Сантьяго и - неслыханное дело - временно устроили в танц-классах университета, где привыкло царить высокое искусство. Годовалого Лучина, тяжело больного плевритом, - грязный тряпичный сверток - нашли на полу хижины, где вместе с его большой семьей располагалось и единственное ее богатство - лошадь. Виктор и Джоан забрали Лучина к себе, а через несколько недель с согласия родителей его усыновила женщина, которая и нашла малыша. Виктор Хара призывал взглянуть в светлые глаза мальчика и понять наконец: "Это нам спасать их, взрослым, - хрупких маленьких птенцов, тех, кто роются в отбросах". Эвакуацией детей спасательные работы не закончились: добровольцы при поддержке правительства, предоставившего строительные материалы, отправились вместе с жителями возводить новые дома и прокладывать дороги.
В октябре 1972 года было введено эмбарго на чилийскую медь, чилийские суда арестовывались в портах Европы. Одновременно в Чили началась забастовка владельцев грузовых машин, что парализовало движение по единственному шоссе этой вытянутой узкой лентой вдоль побережья страны. Те, кто располагал всего одним или двумя грузовиками, отказались участвовать в забастовке и, соединяясь в автоколонны, на своих старых машинах развозили по стране грузы. Они становились объектами нападения и, несмотря на сопровождение полицией, часто возвращались с поврежденными шинами и разбитыми стеклами. Как и многие другие добровольцы, Виктор Хара участвовал в разгрузке товарных вагонов, доставлял продукты и керосин в поселки нищеты. Любой музыкант, тем более гитарист, старается беречь свои руки, а он ими таскал тяжеленные мешки с мукой...
Несмотря на серьезные проблемы в экономике, возникшие из-за саботажа и искусственно созданного противниками правительства дефицита, на парламентских выборах 1973 года Народное единство одержало победу. Поддержка народа за три года пребывания у власти не уменьшилась - напротив, процент поданных за коалицию голосов был выше, чем результат Альенде на президентских выборах. Стало понятно - одолеть Народное единство можно только с помощью танков и самолетов.
Об опасности фашистского переворота в Чили настойчиво говорил Пабло Неруда, призывая деятелей искусства присоединиться к его предупреждению. Виктор Хара в ответ создал на Национальном канале телевидения цикл передач, где на основе документального материала проводил параллели между ситуацией в Чили и гражданской войной в Испании, фашистами в Германии, предостерегая от повторения уже пройденных этими странами ужасов. "Я не хочу, чтобы моя страна была разделена. Здесь всем нам хватит места, - эти слова из поэмы Неруды Хара положил на очень красивую и печальную музыку песни. "Я остаюсь" ("Aqui me quedo"). - Я остаюсь, чтобы петь с рабочими".
"Некоторые музыканты любят только свою музыку, а другие любят народ", - сказала о таких, как Виктор Хара, кубинская партизанка Айде Сантамария. С тревогой наблюдая за приближением фашизма, видя, что "снова рабочей кровью хотят окрасить предместья", Хара знал: что бы ни случилось, он должен быть вместе со своим народом.
11 сентября Виктор поехал в Технический университет - он должен был петь на выставке "За жизнь. Против фашизма". Ждали и Альенде, но в тот день он выступил из осажденного дворца - в последний раз: "Перед лицом этих событий мне остается сказать одно: я не уйду в отставку! На этом перекрестке истории я готов заплатить жизнью за доверие народа".
Введенный комендантский час не позволил Виктору Харе вернуться в тот день домой. Около шестисот преподавателей и студентов остались в окруженном войсками университете. Всю ночь продолжалась пулеметная стрельба, а на рассвете по университету начали стрелять танки. Весь вечер Хара пел, пытаясь придать силы подавленным людям. Больше защищаться им было нечем: что бы ни вещал Розенбаум, осажденный университет не мог ответить на штурм, ни у кого из оказавшихся там людей не было оружия. На следующий день всех их погнали на стадион "Чили", избивая по дороге. Виктор Хара был слишком известен, чтобы остаться неузнанным...
Когда говорят, что стадион "Чили" и Национальный стадион были превращены в концлагеря, это не является преувеличением. Читаешь свидетельства тех, кто прошел через них и поражаешься, что все это было после казалось бы полного разгрома фашизма в Германии каких-то тридцать лет назад. На заключенных днем и ночью были направлены прожектора, так что люди теряли представление о времени. Прямо над головами то и дело трещали пулеметные очереди. Над людьми издевались, избивали их хлыстами и прикладами. В раздевалках стадиона были устроены камеры пыток.
Многие сходили с ума, кто-то бросался вниз с высоких балконов.
Виктор Хара продолжал бороться. Он должен был рассказать о том, чему стал свидетелем "на этой крошечной пяди города". Он мог только догадываться о масштабах террора по всей стране, но точно знал, что десять тысяч рук со стадиона "Чили" больше не смогут построить заводы и вырастить хлеб. "Никогда я не мог бы поверить в то, что почувствовал ныне".
Люди запомнили, что над Виктором издевались военные, офицер, видимо, один из начальников концлагеря, орал: "Пой теперь, если сможешь, ублюдок!" И над стадионом в последний раз пронеслась его песня. Он пел гимн Народного единства - "Venceremos" ("Мы победим"). Его сбили с ног и поволокли прочь. Живым Хару больше никто не видел.
В декабре 2004 года обвинение в убийстве певца было предъявлено отставному полковнику чилийской армии Марио Манрикесу - это он управлял концлагерем на стадионе "Чили". Адвокаты вдовы Виктора Джоан Хары настаивают на допросе по этому делу и Аугусто Пиночета.
Перед народом Чили же он должен ответить не только за Виктора Хару - за десятки тысяч убитых в годы диктатуры и за тысячи "пропавших без вести". И еще - за разбитую мечту построить справедливое общество мирным путем.
А стадион с 2003 года носит имя Виктора Хары, до сих пор одного из самых любимых в Чили певцов. Он мечтал дожить до того дня, когда его страна и вся Латинская Америка "будут праздновать свою победу над неграмотностью, рабством, эксплуатацией, будут праздновать свое освобождение от североамериканского империализма и всей этой мафии, скрывающейся за вывеской "демократии" и "либерализма". Бороться остались песни.
*"Аргументы и факты"
№ 36 (1141) от 4 сентября 2002 г.
http://www.peoples.ru/art/music/bard/rozenbaum/interview2.html