Анатолий Стерликов. Рождественский поход
Автор - публикатор
08.02.2013 г.
(Лесной очерк. Глава из книги «Жизнь истрачена в скитаниях»).
Накануне Нового года, когда «духовно возродившиеся» питерцы, каждый на свой лад, ликуют и празднуют неизвестно какое «рождество» аж с 24 декабря, ко мне обратились молодые патриоты и попросили провести семинарские занятия, помочь отработать приемы выживания в экстремальных условиях заснеженных лесов Северо-Запада, даже просили организовать ночевку под открытым небом.
Я не собирался никуда ехать, но тут же сообразил, что предстоит испытать, если останусь в городе: вой, визг ракет, грохот петард, горящие балконы, и всюду, словно убитые или раненые в этой баталии – пьяные, очумелые от наркоты и паленого пойла обыватели; ну и мат-перемат, конечно… Может ли человек в добром рассудке и с нормальной психикой переносить подобное светопреставление «новогодних и рождественских каникул»? Короче говоря, я без особых колебаний согласился…
…В соответствии с поставленной задачей, мы должны были стать на лыжи в вологодской деревне Курвошский Погост и выйти к избушке, которую я с товарищем несколько лет назад построил в матером лесу на границе с Ленинградской областью.
Через реку Ошту по бобровому мостику (по стволу поваленной бобрами осины) перешли только что – утром, а стали подниматься по склону приречной горы Выдоры и уже вечереет. В Прионежье всегда так об эту пору: до полудня – ранее утро, а после полудня – поздний вечер. Светлого дневного времени почти нет.
Поднимаясь по крутякам горы Выдоры, услышали треск двигателей вертолета, укрылись под ближайшей шатровой елью. Конечно, догадывались: это какие-нибудь лесные чиновники летят по своим делам. Может, в Оштинской долине наметили участки под очередные высечки; еще не все леса водоохранного и природоохранного значения советской эпохи вырубили, еще не все сейфы и карманы набили золотом. Или буржуины на медвежью охоту собрались. Летит вертолет по своим делам, а лесная душа, – как у вьетнамского партизана, – тревогой объята.
В последние годы я почему-то вертолеты, которыми восхищался школьником, так восхищался, что даже летчиком-вертолетчиком хотел стать, воспринимаю как олицетворение враждебных сил, угрожающих и человеку, и всему сущему в лесу. Наверное, это связано моей борьбой с лесоистребителями, а также с теми, кто стремится в окрестностях деревни Курвошский Погост и древнего кладбища с сохранившемся срубом Троицкого собора, устроить промышленный карьер; они, эти кормильцы-благодетели из природоохранного департамента иногда прилетают к нам в деревню на вертолете. Как бы там ни было, услышав металлическое стрекотание двигателей и бульканье лопастей, мы какое-то время стояли под елью. А как машина удалилась, продолжили свое шествие по заснеженному лесу в мутном мраке январского дня.
…Тропа была знакомая. Но насыщенный влагой снег придавил елочки, пригнул вершины
молодых берез. Привычные ориентиры – охотничьи тески на елях и березах терялись. Особенно в чащобах молодняка на месте воровских вырубок «Онегалеспрома»... Тонкие деревца, пригнетенные пластами сырого снега, приходилось обходить, значит, сбочивали с твердой тропы. Да еще молодые спутники затеяли политическую дискуссию, в которую и меня втягивали. Нет ничего удивительного в том, что с тесков сбились.
Мне ничего не остается делать, как только взять направление по компасу, чтобы кратчайшим путем выйти на просеку, по которой проходит административная граница между областями и по которой мы должны выйти к избушке в матером еловом бору. Но вместо этого, будто только это и было нашей заветной целью, мы оказались в заболоченном уремном ельнике, в котором никогда НЕ раздавался топор дровосека, однако же, заваленном стволами вековых деревьев. Судя по всему, как раз в том месте оказались, где в ближайшее Киргозеро впадает семь ручьев. Милое дело!
И что уж совсем скверно, мы не могли буреломные деревья использовать для перехода через ручьи и заболоченные участки леса, что я обычно делаю летом в ясный день. Помехой был таявший в эти дни мокрый скользкий снег, таявший, однако же, не растаявший, лежавший всюду ровным слоем, поэтому мы не могли правильно определить, где же находится твердый берег очередного ручья, а где – заболоченное его русло. Лед был тонкий или его вовсе не было. Иногда мы все же пытались использовать для перехода через ручей валежное дерево, но это кончалось тем, что кто-то из нас оказывался в ручьевом бочаге, а то и в глазнике с ледяной водой - болотном колодце в местах выхода родников. Короче говоря, - капкан!
…Небо было в тучах, нельзя было рассчитывать даже на свет неярких зимних звезд. Дул ветер, ели недобро гудели, метель начиналась. Одежда на нас была мокрая – от снега и пота. И уже стало так темно, что и ближайший ствол дерева едва угадывался. И моим единственным ориентиром были тускло светящиеся точки на картушке компаса.
Провожая меня в лесную деревню, мои хозяюшки – жена и дочь - требуют с меня что-то вроде клятвы, суть которой в том, что я не буду возвращаться в деревню ночью, осенними сумерками. Я обычно отвечаю: «Ну, что вы, как можно! Последнее дело брести ночью лесной тропой… Было дело, было, но теперь – все это в прошлом…». Между прочим, искренне говорю эти слова, в городе и в самом деле с содроганием вспоминаю ночные переходы. Обещаю и… не выполняю обещаний. Вот и в этот православный Сочельник предал забвению свое обещание…
Признаюсь, я был близок к отчаянию, хотя, конечно, старался не выдавать своих чувств, сохранял внешнее спокойствие. И мне опорой тут был Сергей Строгов, замыкавший нашу группу. Он проявил редкую выдержку. На мои вопросы и реплики отвечал спокойно, без малейшей раздражительности в голосе. Провалившись в глазник, он выбирался из него с поразительным хладнокровием. Как я впоследствии убедился, Строгов – вообще мужественный, выдержанный человек.
Впрочем, среди молодых патриотов подобные натуры – не такая уж редкость, имею право это утверждать. Мне приходилось водить по лесам Вытегорщины и беспартийных патриотов, и коммунистов. А также и стойких православных, не желающих терпеть духовное иго русофобских сил, брать электронные паспорта; они, по примеру православных ревнителей «древлего благочестия» 17 века даже готовы уйти в леса, создать там общины. Так вот: если бы мне сказали, что для действий в лесных районах против врага, скажем, против натовцев, нужно подобрать людей в группу партизанского спецназа, то я бы, конечно, прежде всего, выбрал бы Сергея Строгова.
Как сейчас вижу бледное лицо Сергея, его бороду, набитую снегом, напряженный взгляд из-под берета с красноармейской звездочкой. Вообще-то Строгов – молодой ученый, биолог, к сожалению, работает за границей. Но не из тех ученых, которые вне политики, он из поколения молодых русских интеллигентов, принимающих участие в народном сопротивлении. Он пишет статьи, размещает их в интернете, поднимает острые общественные проблемы. Иногда слышу: народ потерял способность защищаться, и сам иногда так думаю. Но, вспоминая эпизоды лесной жизни, Сергея в камуфляжной униформе, его черный берет с эмалевой рубиновой звездочкой, думаю иначе: будь сегодня востребован Че-Гевара (или Фидель, или Павка Корчагин), он бы явился в нашем русском обществе. Ну, а я, конечно, партизаном уже не стану, - давно вышел за пределы партизанского возраста, определенного тем же Че-Геварой, - не более сорока лет. Разве проводником, инструктором по выживанию в экстремальных условиях природной среды взяли бы в отряд имени Че-Гевары. Однако же хорош проводник, в западню завел своих товарищей…
…Наконец-то! Вот оно, наше спасение – избушка, крытая осиновыми плахами. Ввалившись в лесное убежище, мы поняли, что здесь никого не было с минувшей осени. Зато нашли всё, что нам нужно было. И бересты было довольно, как же без этого в лесной избушке, и даже запас сосновой смолевой щепы лежал на камнях печуры. Ну и чурбаки, конечно – и сосновые, и еловые, были сложены в костер под ближайшей елью, по-хозяйски прикрытые кусками еловой коры. И даже газеты были в избушке, еще летом предусмотрительно развешанные по стенам на гвоздях – это для того, чтобы их не могли расхитить для своих гнезд мышки. Я не выбрасываю на помойку брехунки, которые запихивают нам в почтовые ящики; газеты, друзья мои, – это, прежде всего растопка, пусть и несопоставимая по качеству и надежности с берестой, но все же растопка, газеты, - это также и средство для удаления сырости из обуви, для утепления одежды.
…Ветер по-прежнему выл не переставая, швырял в волоковое окошко избушки пригоршни крупы и снега. С наших одежд, развешанных на сушильной жерди или по стенам на гвоздях, ручьями стекала вода.
Прошло совсем немного времени, и железная печура, обложенная камнями, гудела, как топка паровоза. В избушке стало, как в парной.
Сергей включил портативный радиоприемник, настроил его на патриотическую радиостанцию. Как раз звучало чудесное рождественское песнопение - «Рождество твое» и «Дева днесь…»; воспроизводилась редкая запись хора Волконского советской эпохи.
Еще в деревне Сергей решил, что его не отяготит в походе приемник. Хотя вообще-то я был против лишнего груза. (Я знал, что предстоит трудный поход, но, конечно, не думал, что он будет таким предельно экстремальным). Выслушав мои возражения, Строгов кротко улыбнулся и твердо сказал, что он без Славы Суворова в лес ней пойдет. Он, конечно, имел в виду Вячеслава Прокофьевича Суворова, главного редактора патриотической радиостанции, известной под названием «Радиогазета Слово».
Протопив как следует избушку, пьем чай, заваренный иссохшими кисточками калины, а также стебельками вечнозеленой брусники и кусочками чаги. И даже сухих прутьев малины напихали в котелок. Далеко за этой заваркой ходить нам не пришлось, прямо на тропе мы собирали заварку. Избушка наполнилась благостными ароматами лесного чая, который вытеснял запах сырой одежды.
Улеглись на жердевых полатях, слушаем радио, обмениваемся репликами. Из приемника теперь доносятся набатные ритмы песен Русского сопротивления, звучит волшебный рефрен: «Светлая моя Русь!». Мятежный бард исполнил песню с необыкновенной силой, выразив в полной мере оскорбленное национальное чувство. Вдруг раздался наглый голос либерального вещунка, занудно талдычившего об ужасах тоталитарной власти в СССР. Сергей, желая улучшить слабое звучание радиопередачи, стронул колесико настройки да неудачно. Добиться чистоты звучания радиоволны ему не удалось. Картавый вещунок на всю избушку разглагольствовал о доносах и жестокости советского законодательства, о карательной советской медицине, забивал голоса русской радиоволны. Что и не удивительно, если учесть ничтожную мощность единственной в Северо-Западном регионе России патриотической радиостанции.
Утомленный ужасным переходом, я провалился в сон. Но через какое-то время проснулся от рыданий ночной рождественской бури, диких завываний ветра в трубе.
Все радиоголоса умолкли, приемник был выключен, а мои спутники еще не спали, они тихо переговаривались: «Зато теперь - демократия! Доносят, еще как доносят либерал-интеллигенты, «образованцы» на русских патриотов… Регулярно доносят на поэта Александра Харчикова. Донесли на пожилого отставного полковника ГРУ Квачкова… Якобы, «призывал к мятежу», значит, не меньше 15 лет дадут... А православный писатель Константин Душенов! За двумя рядами колючей проволоки встречал прошлое Рождество…. Такое впечатление, будто находимся в тылу врага, в партизанском краю. Словно откуда-то с Большой земли, к нам доносится голос не сломленного народа… Судя по тому, что творится в мире, у нас с тобой все впереди… Лесные уроки Егорыча, его тропы и схроны… База в НАТО в Ульяновске…».
«Хорошо-то как в лесу на Рождество», - подумал я и, чувствуя в себе светлое настроение, потянулся, было, за блокнотом, чтобы записать подробности похода. Но ничего не сделал, потому что тут же крепко уснул и спал до полудня.
Дер. Курвошский Погост – Петербург.
PS
8 февраля 2013 года Мосгорсуд вынес приговор русскому патриоту, полковнику ГРУ Квачкову – 13 лет строгого тюремного срока.
______________________
А. Е. Стерликов родился в 1944 году в Семиречье (на юго-востоке Казахской ССР). Выпускник Ленинградского государственного университета им. А. А. Жданова.
Проходил действительную военную службу на флоте, был старшиной рейдового катера Краснознамённой Каспийской флотилии. Состоял в ВЛКСМ, однако был исключён из него за организацию на катере литературного кружка, не санкционированного политотделом.
После демобилизации был корреспондентом журнала «Вокруг света», ездил с командировками по Советскому Союзу. Участвовал в экспедициях в Тянь-шане, по исследованию Печорского угольного бассейна, в гидрологической экспедиции по исследованию древней дельты Сырдарьи и других, странствовал по пустыне Муюнкум. Впечатления от увиденного вошли в книги «За синим барханом», «Камышовые странники», «Горит свеча в палатке», «Куширь болотная» и другие, многие из которых предназначены для детей и юношества. Публикуется в журналах «Наш современник», «Царское село», «Ленинградский вестник».
Член Союза писателей России. В 2006—2008 был секретарём правления Союза писателей России и ответственным секретарём его Ленинградской областной организации. [Википедия].