Потерянный Остров
Повсюду цвели сливы, олеандры и люди. Процветала, например, Ольга, красавица-хорватка, сочетавшая свои обязанности по содержанию пансиона с любовью к хриплому голосу Камарона де ла Исла. Процветал Стан, словенец, который каждый вечер разжигал мангал, открывал несколько бутылок сливовицы и приглашал соседей и прохожих насладиться гостеприимством своей террасы. Процветали Гойко, черногорец, поставлявший рыбу и кальмаров к праздничному столу, и Владо - македонец - певец непонятных, но оттого не менее прекрасных арий. Рассказывая свои бесконечные истории, процветал Левингер, боснийский аптекарь, еврей, бывший санитар антифашистского партизанского отряда. Иногда Панто, серб, которого когда-то выгнали из флота, брал в руки аккордеон, все мы пели, и за второй бутылкой сливовицы мы братались нежностью уменьшительных: Ольгица, Станица, Гойкица, Владица, Пантица. Мы понимали друг друга благодаря нашему вавилонскому винегрету из итальянского, немецкого, испанского, французского и сербо-хорватского.
- Главное, это что мы понимаем друг друга, - говорили мне. И повторяли: - В Югославии мы все друг друга понимаем.
Тшибили, салуд, прозит, салуте, санти.
В течении многих лет Малы Лосины был моим тайным раем, был пока не произошло что-то непоправимое, пока не возникло какое-то странное предчуствие, чего никто из моих друзей не смог мне объяснить, но это особенно замечалось в перемене настроения или молчании, когда речь заходила об истории страны.
Когда дикость сербского национализма вытащила из музеев обмундирование "четника" и дикость национализма хорватского облачилась в "усташа", остров не остался в стороне от конфликта.
Ольга закрыла двери своего сердца для фламенко и двери своего пансиона для всех, кто не хорват. Один из наступивших дней застал Панто марширующим в одиночку по улицам Арататоре, неся с собой сербский флаг и старую ненависть, смешанную с алкоголем. Веселый полуграмотный парень, еще недавно игравший на аккордеоне, повторял теперь бредовые речи, присущие всем на свете националистам и в которых особенно нападал на еврея Левингера, обвиняя его в том что тот - босниец, и поэтому является исламским фундаменталистом. Стан уехал в Любляну и от его красивого дома остались только фотографии, изувеченные ножницами отчаяния. Гойко и Владо тоже покинули остров, запуганные Панто, который пытался заставить их составить ему кампанию в его грустном параде во имя великой Сербии и Ольгой, увидевшей в них православную угрозу для своей великой католической Хорватии.
Левингер перед самой сербской осадой переехал в Сараево. Оттуда он написал мне исполненное боли письмо: "нам не хватило по крайней мере двух поколений, чтобы освободиться от рака национализма, единственным симптомом которого является ненависть".
Каждый раз, когда я вижу на карте пятнышко Малы Лосины, я знаю, что остров остался там, в Адриатическом море, но я знаю еще, что потерял его навсегда. Что случилось? Я знаком с историей Балканов, но не могу понять современной проблемы, и я уверен, что большинство сербов, хорватов, черногорцев, косоваров, словенцев, боснийцев и македонцев тоже не понимают ее, потому что единственное, что они познали - это умелая манипуляция официальной историей, той, которую всегда пишут победители.
Может быть, как указывает в своем письме Левингер, у этих двух поколений, которых не хватило, нашлось бы достаточно решимости посмотреть в глаза своей полной страдания истории, для того чтобы всегда братская идея справедливости открыла путь единственно возможному выходу - тому, который превосходит ненависть и утверждает разум.
Мне больно за потерянный остров, и его история напоминает мне о том, что народы, не знающие своей истории, легко становятся жертвами мошенников, ложных пророков и обречены на повторение старых ошибок.
Другие рассказы:
Справка об авторе
Тано
Гасфитер
Любовь и смерть
Розы Атакамы
Потерянный остров
С Рождеством!
Белые розы Сталинграда
Тано
Гасфитер
Любовь и смерть
Розы Атакамы
Потерянный остров
С Рождеством!
Белые розы Сталинграда
* * *