Сикейрос в Чильяне.
Чилийское послесловие к операции НКВД в Мексике.
Страница 5 из 6
Июль 2000
"Немецкий вопрос" все с большим накалом обсуждался в Национальном конгрессе, и чилийцы с напряженным интересом следили за ожесточенными дебатами парламентариев, заканчивавшимися порой ожесточенной перепалкой "с переходом на личности". Наметилось противостояние проправительственных партий - радикалов, социалистов и коммунистов, и оппозиционных - консервативной ориентации, причем, первые придерживались четких антинацистских позиций, а вторые выступали за нейтралитет в мировой войне, за "равноудаленность" как от стран "оси", так и союзников. В центре парламентских дискуссий фактически находилась проблема внешнеполитической ориентации: с кем? Какой союзник соответствует больше стратегическим интересам Чили? Не придется ли таскать каштаны из огня для стороны, которая в конце концов потерпит поражение?
Даже в начале 1943 года было довольно-таки трудно назвать будущего победителя. Лозунг "нейтралитет любой ценой" явно преобладал в чилийских правительственных кругах. Президент Риос воздерживался от каких-либо обещаний западным демократиям по поводу вступления Чили в войну, хотя в этом направлении настойчиво работали дипломатические миссии и разведслужбы США и Англии. Особенно массированно союзники вели обработку общественного мнения в стране, не жалея для этого ни сил, ни средств. Все большее распространение приобретал тезис англо-американских пропагандистских служб о том, что немецкая и итальянская иммиграция в странах Южной Америки должна рассматриваться как потенциально "симпатизирующая" тоталитарным режимам в Европе, а потому и изолироваться путем применения превентивных финансово-экономических мер, а в случае необходимости - и карательных. Чилийские власти, однако, идти на жесткие репрессии против выходцев из фашистских стран не спешили.
Некоторые немецкие общины пытались переломить все более неблагоприятный для них общественно-политический климат в стране. Такую попытку, например, предприняли городские власти "немецкого городка" Фрутильяр, которые направили письмо протеста против "клеветнических заявлений" одного из сенаторов о том, что собрания муниципалитета во Фрутильяре ведутся только на немецком языке. В ходе заседания парламента 19 августа 1941 года председательствующий сенатор Маса попытался занять умеренную позицию в отношении немецких обитателей юга Чили и с похвалой отозвался об их трудолюбии и вкладе в прогресс страны. Но его прервал сенатор-коммунист Амадор Пайроа:
"Но они же все нацисты!"
"Нацисты встречаются не только там, но и в других районах страны, - парировал своего коллегу Маса. - А потомки немецких колонистов честно работают во имя общества. И это заметно у нас в Сенате, где столь видное место в прошлом занимали сенаторы Шурман, Корнер и другие, а сейчас - сенатор Хавербек"...
"Он тоже нацист, - воскликнул Пайроа".
Газету с репортажем об этой полемике прочли все члены "команды Сикейроса". Несмотря на внешне объективный тон репортажа, можно было сделать вывод о том, что в Сенате пытались покрывать скрытых союзников Гитлера:
"Председательствующий потребовал от сенатора Пайроа не прерывать его, но тот вновь заявил, что сенатор Маса не желает признать присутствия нацистов в стране. Сенатор Маса ответил, что весьма трудно говорить взвешенно и спокойно, когда в зале Сената находится человек, который бьет в колокола, словно на тонущем судне, повторяя, как попугай, одну и ту же фразу... Конечно же, в указанном регионе есть люди, сочувствующие Германии и вполне естественно, - сказал сенатор, - что потомки немцев желают Германии победы в этой войне. Но было бы преувеличением считать, что по этой причине на юге страны действуют нацистские организации. Те, кто утверждает это, плохо информированы. Подобное подстрекательство со стороны граждан, считающих себя демократами и сторонниками республики, направлено на то, чтобы вызвать недовольство в тех слоях населения на юге, которые достойны уважения. Ведь это они сумели найти общий язык с коренными жителями страны и создали в районе города Вальдивия одну из наиболее процветающих зон в Чили, а в районе Осорно и Льянкиуэ - самые продуктивные аграрные хозяйства".
Но противники "нейтралов", судя по репортажу, сумели оставить за собой последнее слово в этой дискуссии. Сенатор Пайроа вновь заявил, пренебрегая парламентским этикетом и протестами Масы, что нацисты действуют по всей территории страны, и коммунисты разоблачают не немцев, а нацистов и фашистов из их среды, в том числе тех, которые проводят заседания муниципалитетов на немецком языке и не только во Фрутильяре, но и в других местах, например, в Пуэрто-Варас и Пуэрто-Монт".
Читая репортажи из парламента, Сикейрос все более утверждался в мысли, что после торжественного открытия школы им. Мексики он совершит поездку по немецким поселениям. Неужели на юге действительно зреет заговор, успех которого гарантирует Гитлеру плацдарм в Патагонии и контроль над Магеллановым проливом?
* * *
Сикейрос гордился достигнутыми в росписи "оптическими эффектами". Человеческие фигуры на ней словно жили своей жизнью: "Они сжимались и увеличивались, сходились или расходились в стороны... Все менялось и двигалось, когда мы направлялись к входной двери или шли в направлении окон, к противоположной стене... Мы просто развлекались, как дети, магией этих волшебных картин!.." - так написал Сикейрос в своих мемуарах.
По заказу мексиканского посольства молодой чилийский писатель и искусствовед Эрнесто Эслава подготовил к торжественному открытию школы имени Мексики брошюру с описанием мурали и сопутствующих ей живописных панно с портретами "либертадорес" и мыслителей Латинской Америки (исключение было сделано только для одного "не латиноамериканца" - Авраама Линкольна). Эслава и стал первым исследователем и интерпретатором мурали. Статьи и радиовыступления Эславы и его друзей создали вокруг предстоящей премьеры росписи настоящий бум. Выступая по радио "Американа" накануне открытия мурали, Эслава в самых восторженных словах охарактеризовал работу Сикейроса, назвав ее уникальным и грандиозным произведением изобразительного искусства в Южной Америке. С особым восхищением отзывался Эслава о передовых концептуальных подходах Сикейроса к монументальной живописи, ее социально-политическом заряде, образной и цветовой энергетике, сознательном использовании новейших материалов - от пироксилина и ярких анилиновых красок до "механических кистей".
По случаю открытия школы имени Мексики посол Эспиндола направил приглашения чилийским министрам, дипломатическим представителям, лидерам парламентских групп, представителям интеллектуальной и культурной жизни, журналистам. Трудно сказать сейчас, кто реально присутствовал на мероприятии. В списке приглашенных, опубликованном газетой "Дискусьон", названы посол США Клодт Боуэрс, бывший министр внутренних дел Артуро Олаваррия, тогдашний шеф криминальной полиции Освальдо Сагуэс, посол Кубы Писси де Поррас, генеральный консул Коста-Рики Алехандро Орреамуно Борбон, лидер Соцпартии сенатор Мармадуке Грове, публицист и политик из Перу Мануэль Сеоане, журналистка из "Меркурио" Роза Рабинович, фотограф Антонио Кинтана, художники Габриэль Брачо, Камило Мори, Грегорио де ла Фуэнте, Алипио Харамильо, Эрвин Веннер и многие другие.
Среди этих "других" значился сеньор "Луис Мария Карвахаль". Разве мог Леопольдо пропустить столь важное событие в жизни Давида, Луиса и Анхелики! Поэтому он и прибыл в числе первых к президентскому поезду, стоявшему под парами на Центральном вокзале в ожидании почетных пассажиров до Чильяна.
Трудно с полной уверенностью утверждать, что и давний друг художника Григулевич присутствовал на церемонии открытия. В списках приглашенных он, конечно, не значился. Тем не менее, именно на март 1942 года приходится одна из трех командировок Грига в Чили за весь период его руководства резидентурой в странах Южного конуса (1941 - 1945 г.г)..
Для Сикейроса присутствие официальных лиц на открытии мурали стало своего рода процедурой "снятия грехов и причащения к нормальной жизни". Он написал в своих мемуарах: "Мураль в школе имени Мексики была закончена, в связи с этим ослаб и полицейский надзор: мне разрешили в качестве "туриста" проехать к югу по стране, а через некоторое время поселиться в столице". Сикейрос с удовольствием отправился в эту поездку. Риск всегда привлекал его, это путешествие было в чем-то созвучно другому - в фашистскую Италию.
Художник был потрясен тем, что увидел на юге страны. В своих мемуарах он написал о "потомках непокорных немцев, которые маршировали по улицам, напялив на себя униформу фашистских молодчиков": "Под влиянием нацистской пропаганды они воспылали любовью к современной "родине-матери" - гитлеровской Германии, и эта любовь оказалась сильнее идей, унаследованных от своих прародителей"...
И все-таки, серьезных оснований для беспокойства и битья в тревожные колокола Сикейрос во время поездки по немецким городкам не обнаружил. Выходцы из Германии слишком ценили завоеванные потом и кровавыми мозолями уютные оазисы личного благополучия и, в лучшем случае, ограничивались эмоциональной поддержкой рейха, "сумевшего воспрянуть из праха и стальным кулаком восстановить справедливость". Других возможностей для проявления солидарности с Германией у чилийских немцев не было: союзнический надзор за немецкими колониями в Латинской Америке ужесточался с каждым днём.